Чарльз Мартин - Где живет моя любовь [litres]

Несколько минут спустя, показавшихся мне вечностью, Папа появился из задней двери, поцеловал бабушку, которая, покончив с горохом, вытирала руки чистым полотенцем, и сел в кабину «Доджа».

С того места, где я стоял, я не мог разглядеть выражение бабушкиного лица, но мне вдруг показалось, что она нисколько на меня не сердится. Напротив, она как будто всеми силами старалась сдержать улыбку. Я как раз собирался спросить, можно ли мне остаться с ней, когда Папа завел мотор и нетерпеливо махнул мне из кабины рукой – мол, что стоишь, садись скорее. Это было загадочно и непонятно – что еще он для меня приготовил? Впрочем, если Папа хотел заставить меня помучиться, то своего он добился.

– Пап… – нерешительно проговорил я, открывая дверцу.

Он повернул голову и посмотрел на меня. Его глаза, окруженные мелкими морщинками от того, что он часто и подолгу находился на солнце и принужден был все время щуриться, смотрели внимательно и почти ласково.

Я собрался с духом и выпалил:

– Если… если хочешь меня выпороть, лучше сделай это прямо сейчас!

На мгновение Папа отвернулся и взглянул в дальнее от меня окошко. Когда он снова посмотрел на меня, мне показалось, что в его глазах блестят слезы. Не говоря ни слова, он похлопал ладонью по сиденью рядом с собой, сглотнул и несколько раз кивнул головой. Папа не улыбнулся, но он и не хмурился. Похоже, он что-то задумал, и это «что-то» – что бы это ни было – казалось ему сейчас куда более важным, чем необходимость задать мне трепку, поэтому я почти без колебаний забрался в кабину.

К моему огромному удивлению, мы снова поехали в Уолтерборо. Редкий случай – мы почти никогда не бывали в городе два раза за день. Там мы остановились напротив магазина бытовой техники, и Папа, взяв меня за руку, повел меня про проходам, забитым ведрами, лопатами и другими садовыми инструментами, куда-то в глубину зала. В самом дальнем углу магазина я увидел еще один совсем небольшой прилавок, где продавали охотничьи и рыболовные товары. За прилавком сидел мистер Стив – один из четырех братьев, владевших магазином.

Опершись на прилавок, Папа протянул ему руку.

– Привет, Стив.

Мистер Стив вынул изо рта сигарету, стряхнул с рубашки несколько крошек пепла и пожал Папе руку.

– Добрый день, мистер Стайлз. – Увидев меня, он улыбнулся и кивнул: – Как поживаешь, Дилан?..

Я окончательно растерялся.

– Благодарю, сэр. Хорошо…

Папа кивнул куда-то за спину мистера Стива.

– Я хотел бы заплатить все, что осталось.

Мистер Стив кивнул, улыбнулся мне еще раз, потом снова повернулся к Папе:

– Да уж, сэр… Я зарезервировал эту штуку за вами восемь месяцев назад. Довольно долгий срок для рассрочки, но…

Не договорив, он обернулся и, сняв со стены мечту моей жизни – малокалиберный «винчестер» 69-й модели! – положил на прилавок перед Папой.

Я почувствовал, как мои глаза вылезают из орбит и становятся огромными, как шары для боулинга.

Папа тем временем достал из бумажника двадцатку и протянул мистеру Стиву. Тот нажал несколько клавиш медного кассового аппарата, крутанул ручку (аппарат отозвался мелодичным звоном) и отступил на шаг назад, когда из его основания выскочил подпружиненный ящичек, разделенный на несколько отсеков. Мистер Стив достал оттуда бумажный доллар, потом взял в руки винтовку, открыл затвор, показывая, что она не заряжена, и протянул Папе, который, в свою очередь, передернул затвор.

– Вам нужна коробка? – спросил мистер Стив.

Папа покачал головой.

– Нет. – Тут он посмотрел на меня и почти улыбнулся. – Все равно она долго не проживет, да и ехать нам недалеко.

По-прежнему держа винтовку стволом вниз, Папа взвесил ее в руке, потом взял меня за запястье, и мы вместе пошли к выходу.

На улице Папа усадил меня на пассажирское сиденье, а винтовку положил рядом, так что она упиралась дулом в коврик на полу. Мое сердце билось так сильно, что по временам мне начинало казаться, что оно вот-вот лопнет. Обойдя машину спереди, Папа сел за руль, запустил мотор и, достав из заднего кармана белоснежный носовой платок, вытер блестящий от пота лоб. Аккуратно сложив платок, он убрал его на место и повернулся ко мне. Его лицо снова стало серьезным.

Я сглотнул, посмотрел на блестевший коричневым лаком приклад винтовки и сглотнул еще раз. В моей душе вспыхнула робкая надежда, но надеяться по-настоящему я еще не решался. У меня не было ни малейших сомнений, что Папа собирается повесить винтовку на стену на ближайшие два года, чтобы она каждый день напоминала мне о моем проступке. Честное индейское, я предпочел бы порку!

– Папа?..

Он покачал головой и опустил руку мне на плечо. Несколько мучительных мгновений он о чем-то размышлял, потом сказал твердым голосом:

– Да, сынок, сегодня ты совершил серьезный проступок, но… в твоем возрасте я делал то же самое.

Я едва не улыбнулся, но вовремя передумал. Мне казалось, что гроза еще не миновала, и я не хотел вызывать на свою голову лишние громы и молнии. И не только на голову.

Папа немного помолчал и добавил, понизив голос:

– Наверное, тебя следовало бы сурово наказать… Я знаю, что должен был тебя наказать, но мне не хотелось сломить твой мальчишеский дух. А это… это такая вещь, которая дорогого стоит. Мальчишка, который не шалит, – что может быть противоестественней?.. – Папа глубоко вздохнул. – В общем, настала пора сделать из мальчишки мужчину…

Вечером мы на протяжении нескольких часов палили по жестянкам у реки, расстреляв полную коробку патронов – все пятьдесят штук. После этого Папа повел меня в кухню и положил новенькую винтовку, от которой чудесно пахло порохом, на стол перед собой. Усадив меня напротив, он огласил правила или, точнее, Закон. В его голосе было что-то такое, что я без всяких слов понял: стоит мне его нарушить, и он отберет винтовку и не отдаст никогда или, во всяком случае, никогда, пока я буду жить в этом доме.

– Запомни навсегда, сынок: никогда не входи в дом с заряженным ружьем.

– Да, сэр.

– Никогда не направляй его на людей или в стороны – только в потолок или в пол. И никогда ни во что не целься просто так – только в мишень, да и то если ты твердо решил спустить курок.

– Я понимаю, сэр.

– Когда стреляешь по мишени, думай о том, что́ находится за ней и во что ты можешь попасть, если промахнешься.

Все это я слышал не меньше сотни раз, но перебивать Папу не собирался.

– Хорошо, сэр.

Он откинулся на спинку стула, похлопал ладонью по прикладу, потом снова подался вперед, приблизив свое лицо к моему, насколько позволял разделявший на стол.

– Всегда обращайся с ружьем так, словно оно заряжено, пусть даже ты точно знаешь, что в патроннике нет патрона.