Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

– Но ты же его вернешь? И закончишь?

Она качает головой.

– Может, и нет.

Харун представляет, как Джеймс узнает о Фрейе и ее незаписанном альбоме, и пусть он познакомился с ней совсем недавно и не имеет к этому ровно никакого отношения, ему кажется, будто тут есть его вина.

Слезы жгут его глаза. Будучи маленьким, он так часто плакал, что старшие братья дразнили его, а Амми ругала. «Почему ты постоянно ноешь? Даже твоя сестра столько не плачет». Просто слезы несли его секрет точно так же, как кровь – ДНК. Он научился не плакать. Он не плакал даже с Джеймсом. Даже когда Джеймс плакал, а он думал, что это его убьет.

– Эй, – произносит Фрейя, вытирая слезы. Она накрывает его руку своей, а Натаниэль завершает пирамиду, и Харун наслаждается этой тяжестью, как одеялом в холодную ночь. – Это не твоя проблема. Не стоит волноваться.

Но она ошибается. Может, это не его решение, но его проблема.

– Но Джеймс тебя любит. Он твой самый преданный фанат.

Фрейя грустно улыбается. Натаниэль дожевывает остатки второго сэндвича.

– Кто такой Джеймс? – спрашивает он.

– Он мой… – начинает Харун.

Он должен сказать, что Джеймс – его бывший парень. Потому что с прошлой недели («Убирайся из моей жизни») так оно и есть. Но Харун никому не признавался, что Джеймс его парень. Никому не признавался, что уже полтора года влюблен в этого парня. Даже когда общался с кузеном, не произнес это слово – «парень». Ни разу не назвал имени Джеймса. И кажется несправедливым называть его бывшим парнем, когда он так и не побывал просто парнем.

– Мой парень, – продолжает Харун. – И он без ума от тебя. Только не подумай ничего плохого.

– Правда? – удивляется Фрейя.

– Правда.

Пробка выскочила, и выливается все, что он никому не мог рассказать о Джеймсе. Что Джеймс видит во всех в первую очередь хорошее, ненавидит холод, клянется, что может приготовить какую-нибудь вкуснятину всего из пяти ингредиентов (Харун ни разу не видел, как он готовит, но пробовал тушеное мясо и пасту, которые ему приносил Джеймс в контейнерах). Что когда Джеймс был маленьким, то у них на душевой занавеске была изображена карта мира, и он тратил всю горячую воду, запоминая страны, даже те, которые уже не существовали (например, Югославия), и пусть он никогда не выезжал за пределы трех штатов, его тяга к путешествиям была невыносимой. Что в холодные дни они с Джеймсом притворялись, как отправляются в далекие местечки.

И он рассказывает Фрейе, как Джеймс ей предан, умеряя его одержимость, как это в свое время делал сам Джеймс. «Ты должен кое-что знать обо мне», – сказал он Харуну, и тот подготовился к неприятным известиям («у меня есть парень», «я – инопланетянин»), но Джеймс признался, что одержим одной певицей. Рассказал, как услышал кавер Сестер Кей на песню «I Will Survive» в тот самый день, когда отец его выгнал, и почувствовал, что Фрейя обращается к нему. И написал ей. И она ответила.

Комментариев было несколько тысяч. Но Фрейя помнит один из них. Помнит, как написала тому парню. Помнит, как, прочитав его комментарий, вспомнила тот вечер, когда поняла, что папа не вернется, и подумала, что не переживет. Она пережила, и он переживет.

Фрейя смотрит на Харуна, на Натаниэля. В отличие от ее мамы и Хейдена, она не верит в судьбу. Но в этот момент сложно не поверить, что этим троим было суждено встретиться.

Хейден не перезванивал нам полгода.

Мама старалась не растерять позитив. Потому что теперь читала все про него и знала, что он находился в студии с Меланж, потом в турне с Лулией.

– Он полностью погружается в работу с артистом, – объявила мама. – Когда настанет ваша очередь, вы будете этому рады.

– Вряд ли это случится, – с обычной уверенностью ответила Сабрина. Я кивнула и сделала вид, что согласилась. Но несмотря на то, что сестра часто оказывалась права, у меня осталось чувство незавершенности. В голове постоянно крутился его вопрос. «Вы достаточно голодны?» – спросил он меня . Я так и не ответила. Но в какой-то момент придется ответить, не знаю, Хейдену или кому-то другому.

Мы вернулись к своим обычным делам: еженедельные видео с новыми песнями, ежедневные фотографии. Мама планировала все на несколько недель вперед. Цифры продолжали расти. Если мамин оптимизм и пошатнулся, то она это никак не показала.

«Он позвонит», – уверяла она.

Когда из его офиса наконец позвонили и назначили вторую встречу на следующий день, мама возликовала, как будто Хейден хотел отказаться от нас, а она мысленно вернула Сестер Кей в колею.

– В этот раз он запросил больше информации, – сказала она, просматривая сделанные заметки. – Он хочет аналитический разбор соцсетей. Учет всех предложений, лицензий. О, и он хочет услышать от вас что-то новое. Оригинальную песню, еще не выложенную.

– У нас нет готового материала, – ответила Сабрина. – Мы не можем взять из воздуха новую песню.

– Как насчет «Пропасти между нами»? – спросила мама. Мы тогда работали над этой песней. Мама снова переключилась на заметки. – Так, посмотрим. Его ассистентка сказала, он хочет услышать что-то уникальное и… – Она просмотрела заметки в поисках точных слов. – Принадлежащее только ему.

«Принадлежащее только ему». Вот оно, предупреждение.

– Похоже, придется обойтись «Пропастью между нами», – поверженно сказала Сабрина. – Мог бы он дать нам больше времени.

– Вообще-то, – заговорила я, – у меня есть кое-что еще.

– Нет, ничего у тебя нет, – рявкнула Сабрина. Вот такая у меня сестра. Если она не видит – значит, этого не существует.

Мама посмотрела на меня и, поняв, что продолжать я не собираюсь, сказала:

– Если у тебя что-то есть, давай послушаем.

– Да, – съязвила Сабрина, – давай послушаем.

– Вообще-то, ты это уже слышала, – ответила я Сабрине.

– Что?

– «Маленькое белое платье». Ты назвала эту песню «жалким куском сентиментального дерьма». – Я достала телефон и открыла аудиофайл.

На обычно бесстрастном лице Сабрины отразилось море эмоций: злость, отвращение, боль.

– Ты записала ее? Без меня?

– Не всю целиком… – запинаясь, пробормотала я. – Только часть вокала, ударный фон припева и связку. Потому что подумала, если ты услышишь…

Она прервала меня взмахом руки.

– Я не изменю своего мнения насчет этой песни.

Я привыкла к твердому мнению Сабрины и ее праву вето, но ее высокомерие меня взбесило. И случилось это еще до того, как она произнесла:

– Слушай. Только я буду с тобой честна. Автор песен из тебя так себе. Твои песни такие сентиментальные, такие незрелые. Пишешь как любительница.

– Мне семнадцать! И если не ошибаюсь, мы с тобой обе любительницы.