Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга вторая. Звери

Матвей с двумя кожаными ведрами сновал от родника до бани и обратно. Наполнял ведра ледяной ключевой водой и нес их в гору, до крепко сколоченной основательной бани, где выливал воду в огромную дубовую бадью. Спина зудилась, но уже не болела так сильно, как еще пару дней назад. Дед колдовал в бане, подбрасывая дрова по одному ему известному правилу, Алёнка затеялась наготовить разных вкусностей, соскучилась по деду и возвращению его радовалась как маленькая. Тем более что дед ей и подарок из деревни привез: красивую тужурку без рукавов из белой овчины. И, несмотря на жару, Алёнка щеголяла в обновке, то и дело выскакивая на крыльцо будто бы за какой-то надобностью и кидая на Матвея хитрые взгляды. Но Матвей этих взглядов будто бы не замечал, очень уж ему нравилось смотреть на то, как Алёнка злится. Но Алёнка твердо вознамерилась добиться от него восхищения свой обновкой, и когда Матвей в очередной раз проходил мимо, окликнула его:

– Матвей, спину-то не надорвал? Сколько воды уже натаскал.

Матвей, не поворачивая головы, буркнул:

– Надорвал, а то как же. Того и гляди ноги откажут.

Но Алёнка не сдавалась:

– Матвей, а Матвей, а скажи мне, что за бандита вы с дедом поймали?

Матвей дошел до бани, опустошил ведра, и только после этого ответил, повернувшись к Алёнке:

– Так дед поймал, его и спрашивай.

Алёнка торжествующе улыбалась, убедившись в том, что Матвей увидел предмет ее гордости, повернулась в одну сторону, в другую… Матвей подхватил ведра и пошел к роднику, подчеркнуто глядя себе под ноги. Алёнка топнула ногой с досады и ушла в дом.

Баня у деда Савелия была добрая, просторная и светлая. Перед банькой стоял небольшой навес, под которым удобно пристроился широкий струганный стол с парой лавок. Тут же было устроено кострище с таганом, висели веники и пучки трав. Но травы тут были особенные, для банных напаров. Дед выбрал несколько из них и сложил в небольшую кадушку, залил горячей водой и занес в баню, накрыв веником: пусть настаиваются и жара набираются. Затем они с Матвеем сходили в лес за лапником. Выбирали молодой кедровый подрост, у него иголки длинные и мягкие, ходить по ним будет вольготно. Несколько лап дед Савелий быстро связал в веники и запихал их в бадью с горячей водой, что стояла в уже нагревающейся парной. Туда же положил и пару дубовых и березовых веников. Матвей следил за всеми этими приготовлениями с нетерпением, он очень соскучился по хорошей баньке. В тайге мыться приходилось в ручьях с талой водой, да и вениками тело повеселить очень хотелось. Невольно вспомнилась ему их банька и то, как парил его отец.

Матвей вздохнул: «Вот видишь, батя, теперь без тебя в парную… А как бы хорошо с тобой…». От деда не укрылась перемена в настроении Матвея. Он подошел, присел рядом на лавку:

– Что грустишь, Матвей Матвеич?

– Батю вспомнил. Он меня всегда парил – он вздохнул, глядя перед собой.

Дед положил руку ему на плечо:

– Ничего уже не поделаешь, Матвей. Надо дальше жить – он говорил строго, даже жестко.

Матвей вскинул на него глаза:

– Да понимаю я все. Головой понимаю, а сердцем нет. Зачем?

Дед Савелий поднялся:

– То, Матвей, нам знать не дано. Да только отец бы хотел, чтобы ты был сильным. Ты главный в семье теперь, за мать в ответе.

– Ну да, и за девчат.

Дед внимательно и очень серьезно посмотрел на Матвея и сказал:

– Да, Матвей, и за девчат тоже. Но ты можешь им только помогать. Помогать означает поддерживать в том, что человек делает сам. Не ты за него делать, а он делает, а ты помогаешь. Плечо подставляешь в трудную минуту, на защиту встаешь.

Дед помолчал, глядя на Матвея, затем спросил:

– Кто они тебе, Матвей?

Матвей посмотрел на деда и… промолчал.

– То-то и оно, сынок – дед присел рядом. – Ты сначала в себе разберись, а потом и за чужую судьбу ответственность бери. Иначе ни тебе жизни не будет, ни им.

– Как тут разберешься? – глухо проворчал Матвей. – Анютка… мы с детства с ней вместе, с уличанскими вместе, в тайгу вместе, на покос вместе, отцы наши дружат… дружили. Она как часть меня, понимаешь? А Любава… Любаву я из полыньи вынул. У нее бандиты родителей убили, а она убежала. И… в общем, я на нее наткнулся, когда она уже тонуть собралась. Вытащил, домой привел, мать выходила. И она… она красивая очень. Такая красивая, что дух захватывает. И добрая. Они обе очень хорошие.

Дед слушал, не перебивая, и Матвей говорил и говорил, словно бы сам себе:

– Я думал, что Анютка… я как-то ей земляники набрал букетик, так она меня поцеловала – голос его посветлел, и дед улыбнулся, слушая эту исповедь. – Я тогда весь день как на крыльях… И как-то так думалось мне… а потом появилась Любава, и я запутался совсем. А потом всех убили. И девчат увели. И надо было их спасти. А теперь вот они уже в деревне, ждут меня. И… я не знаю, какие мы теперь, понимаешь?

– Не дури, Матвей. Те же. Все те же твои девчата, понял? – голос деда был сухим, словно наждачный круг.

Матвей сплюнул зло:

– Тьфу ты! Да не об этом же я. Во мне словно сгорело все, в пепел. Я не знаю, как теперь к ним отношусь.

Взгляд деда потеплел, он сказал уже мягче:

– Вот увидишь и все на места встанет. Незачем попусту себя изводить.

Пока Матвей предавался грустным размышлениям, дед Савелий запарил в большом котелке чай, занес в парную небольшой туес с живицей и наказал Алёнке нащипать маральего корня и красного корня, первые побеги которых уже покрыли солнечные склоны. Алёнка кивнула и бегом метнулась по тропе в горку, туда, где за кедрачом начинался большой луг. Вернулась скоро, неся пару жменек травы. Дед тут же забрал их у нее, забросил в чугунную ступку и принялся перетирать, приговаривая:

– Вот тебе, Матвей Матвеич, и припарка…

Чуть погодя добавил к травам мед, хорошенько перемешал и занес в парную.

– Ну все, теперь банька пусть жар набирает, а мы пока почаевничаем.

После бани они сидели под навесом, попивая чай и лениво охлопывая комаров. Парил дед Савелий не жалея ни веников, ни Матвеевой спины. Поначалу Матвей даже опасался, что раны вновь откроются. Дед Савелий, услышав это, рассмеялся гулко и принялся хлопать вениками с удвоенной силой. Потом он долго разминал спину Матвея с медом и живицей, а затем загнал на полок и вновь парил, в этот раз дубовыми вениками.

– Ну как, Матвей Матвеич, спина? – дед Савелий глядел на Матвея из-под кустистых бровей, хитро усмехаясь в бороду.

Матвей повел плечами, потянулся, улыбнулся широко, открыто:

– Хорошо очень. Шрамов и не чувствую вовсе!

– Вот и добро. Тебе сейчас поспать бы надо, а завтра в путь. Пора, Матвей.

Матвей обрадовано кивнул и пошел собираться. Впервые за все это время почистил и смазал винтовку, наново уложил мешок, как смог отмыл от засохшей крови свои сапоги. Подошел к Серко, присел рядом на траву. Пес тут же уселся, положив голову Матвею на плечо.