Константин Ханькан - Кэлками. Том 1

На высокой лиственнице он еще издали увидел большое беличье гнездо, построенное прошлым летом. В наиболее урожайные годы в таком пышном гнезде частенько зимуют три, а то и четыре особи. Так теплее зверькам зимовать. Множество тропок, проложенных к дереву, подсказывали, что это новое тайно и уже занято. Привязав оленя, Кэлками рукой зашаркал по сучковатому стволу. Как он и предполагал, четыре белки, одна за другой пулей повыскакивали из малюсенького входного отверстия, в суматохе выбив плотно утрамбованную травяную пробку входа в гнездо, которой зверьки изнутри закрывают, чтобы не дуло и не уходило тепло. Круглая пробка упала прямо на снег у ног Кэлками, а сами хозяйки жилья уселись на ветках.

«Зверьки маленькие по сравнению с медведем, а смышленые. Ишь, как мастерски скатали шариковую пробку и ведь не уронили бы ее, если бы не я, а сняли бы ее вовнутрь, прежде чем выйти наружу», — улыбнулся Кэлками.

Между прочим, покойный дед Кэлками, старый медвежатник, ежегодно добывавший по осени медведя на еду, рассказывал, что некоторые медведицы, зимующие на северных склонах гор, тоже закрывают горловину берлоги круглой пробкой, которую снимают вовнутрь. Правда иногда зверь, потревоженный человеком, выбивает пробку наружу.

Кэлками не торопясь подстрелил двух белок, а еще двух убивать не стал, а оставил для будущего потомства. Когда выполнение плана идет хорошо, из пары белок Кэлками оставлял одну белку, а то и обеих, чтобы всю живность не истребить. Тайга хоть и богата, могущественна по-своему, но тем не менее очень ранима. Нельзя выбивать всю живность, что живет в тайге, если голод не прижмет и не заставит человека быть неразумным. Об этом говорил и его покойный отец, и Кэлками всегда помнил об этом.

Сумерки уже заволакивали лес, когда он вернулся в палатку. Поктрэвкан шумно отряхнулся, разминая натруженную за день спину, а потом еще и фыркнул, будто вздохнул, и только после этого побрел к пастбищу.

Откинув края брезента, выглянула Акулина, но, убедившись, что муж подъехал, снова скрылась. Выбежал Утэ, помахивая хвостом, и сразу обнюхал маленький вьюк с белками. Поняв, что кроме белок в суме больше ничего нет, побежал оправляться.

— Хой-хой-хой, — облегченно вздохнул Кэлками, выбивая снег с меховой обуви легкой костяной колотушкой — гивун из оленьего рога.

Ни о чем не спрашивая, Акулина подала деревянную посуду, до краев наполненную горячим мясом, от которого шел ароматный запах. Кэлками уловил запах глухариного мяса.

«Значит глухаря добыла», — отметил он про себя.

— Налей, пожалуйста, мне сначала чаю покрепче. Ужасно пить хочется, — попросил он жену.

Акулина налила чай, который только что заварила. Кэлками с жадностью выпил горячий чай, подливая в блюдце, и потом принялся за еду. Акулина пока не расспрашивала мужа о том, как у него прошел день, чтобы не перебивать аппетит и не отрывать от еды.

— Ты, наверное, далеко ездил, что-то сильно припозднился, — наконец вымолвила Акулина.

— Да, большой круг дал. Заодно наш маршрут кочевки посмотрел, наличие белки прикинул, чтобы по пустому месту зря не проезжать. Но белка везде есть, притом снегу мало, для нас это то, что надо, следов других охотников нет, — отвечал Кэлками, разбирая пушнину, добытую за день, чтобы развесить застывшие тушки для оттайки на перекладину.

Шкурки, добытые Акулиной, уже сушились. Она успела разделать белок, снять с них мездру, выправить и повесить на сушку. Пестрые беличьи желудки аппетитно жарились на острых прутьях, воткнутых рядом с горящей печкой. Белки кормились поутру орехами вперемешку с грибами. Поэтому желудки выглядят пестрыми, просвечивая сквозь тонкие стенки.

— Глухарку-асичан ( самка глухаря ) на обратном пути подстрелила. Жирная, видать корма ей хватало, и восемь белок добыла. Вот и весь мой сегодняшний трофей, — похвасталась Акулина.

— Хорошо, что белок Утэ находил. Он далеко слышит ее цокот, и как лапками шуршит по коре дерева, — рассказывала она о прошедшем дне. — Я могла и больше найти, но рано возвратилась. Как-то беспокойно было за ездовых оленей, вдруг волки напугают или росомаха набредет. Ведь далеко могут уйти, снег-то совсем мелкий, к тому же пушистый, олени его совсем не ощущают, — рассказывала Акулина, хотя Кэлками и без нее это видел.

— Ну и хорошо, молодец, маршрут-то у нас и вправду неплохой, можно сказать, даже богатый. Что бы я делал без тебя? Или если бы мы оба целыми днями бродили по лесу, гоняясь за белками, и возвращались бы домой усталые. А тут еще еду надо варить, обдирать и обрабатывать шкурки. До середины ночи хватало бы возни. План-то мы с тобой обязательно возьмем. У меня и сомнений не возникает. А завтра мы с тобой перекочуем на новое место. На речке Мурэду остановимся, она тоже течет на север, — делился своими мыслями Кэлками.

Акулина его не перебивала, продолжая переворачивать жарящиеся желудки, туго набитые орехами. Акулина любила между делом слушать рассказы мужа. Он был хорошим рассказчиком. Об этом говорили и другие люди.

— Сегодня я раза три вспугивал глухарей. В основном попадались небольшие стайки ыдычанов (самцов), просто не стрелял их, чтобы лишний груз с собой не возить и время зря не тратить. Они в это время лиственными ветками пахнут, потому что в основном ими питаются. Осенняя же ягода уже давно выветрилась у них из тела. Глухарей много. Пасутся себе спокойно во многих местах, под деревьями мусор от почек на снегу лежит. Сразу видно, что глухари кормились, — сказал Кэлками, стягивая повлажневшие от пота меховые чулки. — Летяги точно так же, как и глухари, шелушат почечки веточек, которыми питаются, и сорят на снегу поломанными ветками. Сразу-то и не догадаешься, кто здесь кормился, — говорит Кэлками.

— Мурэду… какое интересное название реки, — сказала Акулина, убирая посуду с оставшейся едой со столика.

— Это имя некогда умершего охотника, тоже с наших краев. Уже будучи больным, он выехал из колхоза белковать с женой и сыном. Его удерживали, чтобы он не ехал, но не послушался и в самом конце своего маршрута умер вот на этой самой речке. Здесь он и похоронен. Ты завтра утром не забудь завернуть всего помаленьку: табаку, чаю, спички и кое-какой еды. Прямо во время кочевки и выбросим в ту сторону, где покоится прах охотника Мурэду. Его душа обязательно найдет наше угощение, — предупредил Кэлками Акулину. — Обычай есть обычай, не мы его придумали, и не нам его нарушать.

— Хорошо, я все приготовлю утром. Надо так надо, тем более мы давно кочуем и охотимся в этих местах, — ответила Акулина.

— Белки твои оттаяли, давай быстренько обработаем и будем укладываться спать. Поздно уже, — сказала Акулина, доставая из нерпичьего футлярчика маленький узкий ножичек, которым всегда пользовалась при съемке шкурок.