Олег Попцов - И власти плен...
- Название:И власти плен...
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:1988
- Город:Москва
- ISBN:5-235-00002-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Олег Попцов - И власти плен... краткое содержание
И власти плен... - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Метельников растерян, он пытается понять, что бы это могло значить: пришел, выпил чаю и уходит. Спросить у Голутвина напрямик, зачем приходил, он не решается. Не спросить… Павел Андреевич — человек с характером, так и уйдет, ничего не объяснив, и Метельников будет чувствовать себя одураченным. Ясно, что Голутвин не начнет разговора первым. Прощается, говорит положенные слова, проверяет, открывается ли зонт. Метельников испытывает чувство крайнем неловкости, поспешно начинает одеваться. Момент упущен, и даже жена видит: не собирался идти провожать, засуетился, занервничал. Отвела глаза в сторону. Дура! Уж в чем его нельзя упрекнуть, так это в угодничестве.
Дождь кончился, зонты оказались не нужны. Они пробовали идти рядом, однако лужи были так велики, а сухое пространство между ними так сужено, что им то и дело приходилось останавливаться, Метельников пропускал Голутвина вперед, разговаривать, оборачиваясь, было неловко, и фразы, оброненные Метельниковым, оставались без ответа. Возможно, Голутвин их не слышал, возможно, считал необязательными. Идти так вот — один за другим — было неудобно, но Метельников сохранял это неудобство, и даже когда Павел Андреевич задерживался и поджидал его, он не спешил, между ними так и оставались два несделанных шага, и сказанное Метельниковым посылалось как бы вдогонку Голутвину.
— Я вам звонил. — Метельников не выделил этих слов паузами, поставил их в ряд с другими, хотя знал наверное: если в их разговоре и есть смысл, то он начинается с этих слов.
— Я ждал твоего звонка. — Голутвин давал понять, можно на «ты».
Привычки долговечнее нас — Метельников хотел это сказать, удержался. Зачем? Они знают друг друга давным-давно, но он так и не научился говорить Голутвину «ты». «Я вам звонил!» — сказал неправду, но иначе не мог. Он попробовал представить реакцию Голутвина на фразу противоположного смысла: «Я не звонил вам, не собирался звонить». Удивляясь, Голутвин щурил глаза, озадачивая собеседника, — удивление обычно выражается иначе. Широкие поля шляпы, чуть сдвинутой на лоб, скрывали взгляд Голутвина, но Метельников отчего-то был уверен, что заметил тот самый голутвинский прищур. Метельников сделал над собой усилие, добавил монотонно: «Никто не отвечал».
Голутвин глазами выискивает сухое место, куда бы поставить ногу, он озабочен таким вот неудобством, поэтому молчит. Неубедительная ложь, думает Павел Андреевич. Во-первых, я все время был на месте, во-вторых, можно было позвонить домой. Наверняка Антон так и сделал. Если даже не позвонил, надо оценить правдоподобность лжи: Метельников не раз был свидетелем, как Голутвин распекал домашних: висят на телефоне, болтают, болтают! Павел Андреевич не стал ничего уточнять и, как бы подчиняясь правилам игры, тоже сказал неправду:
— У нас испорчен телефон, не проходят сигналы из города. — Сказал, не глядя на Метельникова. Пусть так. Если ты солгал, живи спокойно. Ты же видишь, я подстраиваюсь под тебя и тоже лгу.
— Я слышал, ты собираешься что-то предпринять? Какая-то акция в мою защиту? Не скрою, тронут. Быть благодарным — даже не черта характера, это позиция. Ты не согласен? Благородный человек приговорен совершать поступки.
Метельников почувствовал руку Голутвина на своем локте. Он не мог отодвинуться, не мог помешать этому жесту благодарности. Надо побороть смятение и ответить так, чтобы не унизить себя, не признаться в том, в чем признаться было невозможно.
Сам Метельников был уверен, во всяком случае, ему казалось, он хотел, он был настроен действовать. Мозг лихорадочно работал: надо как-то обезопасить себя, защитить. До сих пор их отношения строились по иной схеме: право защищать и карать принадлежало Голутвину. Если же, пусть даже мысленно, он допускает, что они могут поменяться местами и Голутвину требуется защита Метельникова, — значит он признает неблагополучность ситуации, непрочность своего положения. Вот в чем коварство вопроса и трудность ответа на него: признать или не признать свое неверие в прочность положения Голутвина?
Метельников засмеялся. Он был доволен собой. Его не так просто провести. Голутвину сейчас не до психологических игр, и все-таки он, Метельников, просчитал реакцию своего начальника достаточно точно.
— Защищать вас? Всегда готов, только не по Сеньке шапка. Кто слушать-то станет? В следующей статье главным героем буду я. Почему они не ударили меня? Хотят нас поссорить?
Голутвин молчал. Однако Метельников не из застенчивых, подумал Павел Андреевич. Поссорить можно только равных. Ему внушили эту истину или он пришел к ней сам?
— Вряд ли. У твоих коллег трещит план — они уязвимы. Критикуя их, газета формально защищает государственные интересы. С тобой сложнее: ты тянешь план. Тронь тебя — ты непременно пойдешь в контратаку. Ты высококлассный инженер, человек грамотный, они этого боятся.
— Вы призываете меня к спокойствию?
— Не люблю этого слова, им часто пользуются люди инертные. Для них спокойствие и бездеятельность тождественны. Спокойствие истинное — всегда сумма, итог, а не принцип. Имею гарантии — значит, я спокоен. Знаю и предвижу — значит, я спокоен.
Запахи ночного города, краски ночного города. Мостовая, как туловище гигантской рыбы, и разделительная черта — след от срезанного плавника. Здесь суше, они идут по этой черте. Сигналы светофоров похожи на огни рампы. Их разноцветье приглушено туманом, оно как акварель. Прохожих почти нет, даже на проспекте безлюдно. Ночь делает город громадным, подумал Метельников. Неизвестность всегда объемна.
Голутвин остановился. Метельников не заметил этого и едва не столкнулся с ним.
— Не знаю, что ты там задумал, но, если быть честным, я тронут твоим участием.
Метельников лишь скосил глаза, он боялся наткнуться на внимательный, оценивающий взгляд Голутвина. Ощущение чего-то неотвратимого сжало сердце, подержало до боли и отпустило. Он знал это чувство, схожее с паникой, мгновенной боязнью, еще с детства.
В малолетстве Антон был хиловат, его колотили частенько. Во дворе считалось своеобразным шиком показать на Метле свою силу — это его, ныне почитаемого генерального директора, в детстве звали Метлой. Метла, сбегай, Метла, принеси, Метла, достань рупь. Он вечно лез в компанию старших, тех, кто года на три обогнал его. Они были сильными, а улица уважала силу. Они хамили родителям, а грубость в понятии пацанов была признаком самостоятельности. Первые уроки унижения: отсутствие силы хотя и восполнялось его фантазией, но только отчасти. Оказавшись в очередной раз поколоченным, он засыпал в слезах и там, во сне, совершал путешествие в мир счастья: снился ему велосипед, о котором он мечтал; бицепсы на округлых, мощных руках, он сгибал их перед зеркалом с усилием. Он нравился девчонкам, у него просили защиты. Торжествовала власть его разума, ему не нужны были покровители — во сне он покровительствовал сам. Он рос, и взрослели сны. А на улице все оставалось по-прежнему.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: