Олег Попцов - И власти плен...
- Название:И власти плен...
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:1988
- Город:Москва
- ISBN:5-235-00002-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Олег Попцов - И власти плен... краткое содержание
И власти плен... - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Он льстил, искал покровителей среди расклешенных уличных кумиров, но кумиры не замечали его, у них были свои почти взрослые заботы. И вот тогда, в минуту отчаянного бессилия — губа была рассечена и распухла, глаз заплыл, он опять уступил в драке, — пришло к нему страстное желание стать сильным. Антон упросил мать отвести его в спортивную школу. Там он рассмешил директора, сказав, что хочет заниматься боксом. «Мы сделаем из тебя отличного прыгуна. Зачем тебе бокс? Такой легкий, длинноногий». Слова директора, возможно, были похвалой, но он, придумавший себе совсем другую мечту, с трудом снес обиду и унижение. Директор школы не разглядел, не увидел в нем мужчину, будущего мужчину. Он не мог в присутствии матери сказать незнакомому человеку, почему непременно бокс. Он опустил голову, насупился и неожиданно грубо выкрикнул: «Прыгать не буду!»
Все истинное делается вопреки. Отказ директора родил протест, а всякий протест — действие осмысленное. Он постиг навыки бокса. Не в той спортивной школе, а у энергичного искателя приключений по фамилии Фомкин. Жил такой человек, зарабатывал себе на хлеб тем, что организовывал при жэках школы бокса, самбо. Потом, говорят, его посадили за маленькие финансовые аферы, но это уже глава другой житейской повести.
Антон Метельников даже выступал в соревнованиях; на это ушло года три, наверное. И месть, о которой он мечтал, торжество силы в собственном дворе оказались уже ненужными. Изменилась шкала ценностей. Он мог наказать обидчика, но его перестали обижать. Мало кто знал, что у Антона Метельникова разряд по боксу. Странно, когда он говорил об этом, никто не ставил его слова под сомнение. Ему желалось как раз обратного: неверия. Отчего бы не поднять его на смех? Он стерпел бы, встал напротив обидчика, губы его скривились бы в усмешке, и голосом ровным (он не станет кричать), даже тихим, сдавленным, он сказал бы ему: «Повтори!» А когда бы тот повторил, полагая, что все осталось по-старому — Метла всегда напрашивался, — он ударил бы его резаным справа. Тот стал бы заваливаться, и тогда еще один удар, но уже снизу левой (он ведь левша), и наглая рожа обидчика от этого внезапного и хлесткого удара запрокинулась бы, и все бы услышали, как клацнули его ненавистные зубы! И как он повалился, оглушенный этими двумя ударами, и как встряхивал бы головой, пытаясь прийти в себя. А кругом все гоготали бы от удовольствия: «Ай да Метла!» И в смехе этом была бы месть за многолетнее унижение. Если бы на земле сейчас валялся Метла, они бы тоже гоготали, но это был бы другой смех, льстивый, заискивающий. И реплики были бы подобающими: «Как он вмазал Метле, а? Витюша любому вмажет!» И за водой побегут. Витюша желает умыться.
Увы, все происходило в воображаемом столкновении, воображаемых драках, потасовках. Мало кто знал, что у Метлы разряд по боксу. Зато молва о том, что Метла с е ч е т (а это было высшей похвалой) во всяких там железках, может собрать и разобрать мотоцикл и на таком вот собранном собственными руками двухколесном чудовище носится по городу, — молва об этом перешагнула границы двора, затем границы улицы. Вчерашние обидчики добивались его расположения. Владельцы машин являлись к Антону на дом, просили сделать кое-какую работу. А шел ему восемнадцатый год. У Метлы водились деньги, свои, заработанные, — этот довод был самым сокрушающим. И на постоянные вопросы, где проживает Метельников, никто уже с насмешкой не переспрашивал: «Это какой? Метла, что ли?» — скорее наоборот, отвечали с некоторым почтением: «Третий подъезд, четвертый этаж, квартира пятьдесят шесть».
Почему вспомнилось именно о боксе? Это была не память разума, а память ощущений. Все сжималось внутри, будто сорвался и летит куда-то, и ничего, кроме сосущей пустоты… Перед каждым очередным боем тренер говорил: «Сосредоточься, запомни: у твоего противника сильный прямой. Не проморгай, он двенадцать встреч выиграл за явным преимуществом». Противники менялись, и менялись советы тренера: «Не подпускай близко, держи на дистанции. Он ниже тебя. В ближнем бою можно ожидать неприятностей. Удар снизу — его коронный». Он выходил на ринг и уже не мог с собой ничего поделать, страх сковывал его. Предупреждения тренера довлели над ним, и неотвратимо являлось чувство внезапной дурноты: твои внутренности сжимаются непостижимой силой, ты уже не властен, ты ждешь, когда пройдет эта волна безволия…
Внезапная сухость во рту, слюна сглатывается с трудом. Ты во власти ощущений, чувствуешь, как натягиваются нервы. Чего-то ждешь непроясненно, а в мозгу стучит: «Бездействие равносильно бессилию». Сейчас Голутвин скажет главное: ты ничего не собирался предпринимать, ты выжидал. Тебе внушили, что Голутвин — отыгранная карта, и ты решил переждать. Я предполагал что ты поступишь именно так. Когда мы возвращались с похорон, твое нежелание участвовать в разговоре было слишком очевидным, я понял, на тебя нельзя рассчитывать. Ты умываешь руки. И домой ты мне тоже не звонил.
Голутвин снова остановился. У Метельникова нервно дернулась щека, он посчитал эту поспешную остановку преднамеренной. Голутвин не желает эти вот главные слова произносить не оборачиваясь, не зная точно, услышаны ли они.
Голутвин крупен, костист, черты лица, может, и грубоваты, но делают это лицо заметным, выделяющимся. Густые брови. Не по возрасту густые, коротко стриженные, с курчавостью седые волосы. Однажды кто-то пошутил — голова римлянина. Сейчас, когда Голутвин вдруг снял шляпу и вялым, расслабленным движением пригладил волосы, контур головы увиделся отчетливо, и Метельников подумал о точности сравнения. Голова Цезаря.
Итак, сейчас будут сказаны главные слова. Они подведут черту под их разговором. Нужно освободиться от навязчивой симпатии к Голутвину, посмотреть на него иначе, с неприязнью. И тогда все изменится. То, что раньше в лице Голутвина казалось мужественным, представится жестоким. Лоб, спрятанный под волосами, увидится лбом ограниченного человека. Такое вот отвращающее ощущение поможет ему обрести чувство независимости. Надо сосредоточиться и решиться на достойный протест. Еще какие-то секунды, и Голутвин заговорит. Отчетливо, разделяя слова, подчеркивая их. Это его стиль. Неспешная манера, но весомая и настораживающая.
Голутвин взял Метельникова за руку и сделал движение, точно хотел заглянуть ему в глаза. Метельников отшатнулся, испугался приблизившегося лица Голутвина.
— Скажи мне, только откровенно скажи, — голос Голутвина дрогнул и сорвался на фальцет, — что там обо мне говорят? Ведь говорят же! Плохи мои дела?
Он не сказал «наши дела», отметил про себя Метельников. Он разделил мои и свои дела. Он считает, что его положение менее устойчиво, чем мое.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: