Олег Попцов - И власти плен...

Сегодня он приехал к семи. Не бессонница погнала его из дому в столь ранний час. Другое. Не хотелось здороваться с каждым встречным, выслушивать поздравления, непременно что-то говорить в ответ, отшучиваться, актерствовать, когда на душе муторно и неспокойно… «Чего Фатеев увязался? Вот если только побегу по коридору, тогда, может, отстанет». Он представил себя бегущим по коридору. Фатеев непременно застынет в недоумении, но тут же спохватиться и побежит следом. Метельников уже видел, как они бегут по совершенно пустому коридору, и уборщицы, напуганные грохотом шагов, еще больше напугаются, когда узнают в бегущих мужиках директора и его заместителя.

Идея показалась ему озорной, он засмеялся и побежал. Хватая воздух ртом, Фатеев нагнал генерального. Он никак не мог понять этой выходки начальства. Первую минуту сидел, прикрыв глаза, перед открытым окном, приходил в себя.

Последнее время Фатеева преследовала навязчивая мысль: Метельников отдалился, появилась дистанция. Они не ссорились, никаких видимых перемен, и в то же время отношения стали другими. Он не мог сказать: Метельников избегает меня, но чувствовал, ловил на себе изучающий взгляд, и становилось нестерпимо трудно делать вид, что ты не замечаешь этого взгляда. Фатеев пробовал разозлиться, всколыхнуть в себе обиду, дерзость, обратиться непременно на «ты», подчеркнуть некое равенство в отношениях: «Что ты меня все время разглядываешь?» Неприятный это был взгляд. И не поймешь, что именно он выражал. Тревогу ли, досаду? Так смотрят на виноватых: выжидательно и обязывающе.

Фатеев отводил глаза. С какой стати он должен чувствовать себя виноватым? Если и желает кто нового назначения Метельникова, так это он, Фатеев. Своя корысть. А почему отказываться от корысти? Главк — промежуточная ступень. Метельников пойдет дальше. Двинется Метельников, не засижусь и я. Неважно, кто придет ему на смену: умный или дурак. Главное, придет другой человек. Фатеев подлаживался под Метельникова, угождал Метельникову, потому что это был Метельников, потому что в свое время Метельников подобрал его на улице.

В ту пору я был человеком с сомнительной биографией. Когда Метельников посмотрел мое личное дело, он даже присвистнул. Наиболее выразительные места автобиографии читал вслух. Спросил, как я сам оцениваю свое положение. Со сдержанным оптимизмом, сказал я. В моем положении реальным был только юмор. Мой ответ ему понравился. «Как это вас угораздило собрать такой букет? Освобожден, отозван, привлечен…» Что я мог ответить? Что поплатился за пижонство, что ничего немыслимого, недостойного не совершал? Интриги, мол, зависть? Нужно было на ком-то отыграться, выбрали меня? Ничего такого я говорить не стал. «Наверное, я самый плохой. Во всяком случае, в этом меня старались убедить. — «Ну и как, убедили?» Мне показалось, он собирается мне отказать, и я разозлился. «Нет, поколебали. Я считал, что я самый лучший. Теперь сомневаюсь. Вижу, есть лучше меня. Вот и весь разговор». Мой выпад остался без ответа. Он взял меня на работу. Как это назвать? Поверил? Понял меня, пожалел?

Недавно спросил его: «Ведь ты рисковал, я знаю, тебе досталось из-за меня. Не побоялся? Или не верил, что будут неприятности?» Мы сидели на веранде его дачи. Он вечно что-то мастерил. Ответил так, словно ждал моего вопроса: «Ты белая ворона. Я белая ворона. Тогда я подумал: а что, может, удастся собрать стаю? Представляешь, стая белых ворон? Все за голову схватятся. А неприятностей действительно не ждал, врать не буду».

Если Новый его не вызовет, что тогда? Этот вопрос сейчас волнует многих. Когда мне сказали, что Новый назвал фамилию Метельникова, я почему-то сразу поверил. И дело не в том, что лично я недолюбливал предшественника. Руководство вон где, а я… Как говорится, не докричишься. Что ему от моей нелюбви? А тут все в один голос: Новый назвал фамилию Метельникова. Ну, думаю, слава богу, лед тронулся. Скорей в машину — и на завод. В любое другое время он и слушать бы не стал. Сколько было этих слухов, сплетен? Вот и рассуди — время стало иным или Метельников изменился? Выслушал, о чем-то переспросил, задумался. «Авантюра, — говорит. — Кто-то надеется, что я клюну». — «А если правда?» Уж очень мне хотелось, чтобы слух этот был правдой. «Если правда, то правда скверная. Голутвина жаль».

По-разному мы относимся к Голутвину. Метельников его ценит. Голутвин бывает кругом не прав да еще и настаивает на своем (он в любом деле, как бык, — рога вперед и пошел), а Метельников не перечит и повторяет только: «Все вторично, главное, не поссориться. Он меня на ноги поставил — тебе этого не понять». А я и не хотел понимать. На меня этот голутвинский гипноз не действует, я всегда говорю, что думаю: упрям, жесток, по человеческим костям пройдет, не заметит. Ну, а касательно способностей, тут уж, извините, наши взгляды расходятся. Для вас он добрый, отзывчивый, справедливый, а для меня — беспощадный и мстительный. Это он от своих щедрот душевных мне биографический колорит сгустил. Его стиль: уволить, вывести, передать дело в суд. По сей день ходить как меченый. Как увидит, скособочится, еще и прилюдно Метельникову выговорит: «А этот, он что, до сих пор у тебя работает?» И никак не иначе, без фамилии, без имени: «этот». Метельникову надоело отругиваться, спровадил меня в командировку: поезжай, говорит, от греха. Зациклился на тебе Голутвин, как я тебя ни учу, ты все на глаза ему лезешь. Надоело выволочки за тебя получать, исчезни. Я возражать не стал. Должность у меня такая — подчиняться. Уехал.

Позже они с Голутвиным объяснились. Метельников сам начал разговор: «Никак не пойму, чего вы хотите, Павел Андреевич. Вы же сами рекомендовали мне Фатеева, а теперь придирки по пустякам». — «Никого я тебе не рекомендовал. Назвал фамилию, попросил: пристрой. Пристроил, называется. Своим заместителем сделал». — «Человек себя проявил, его заметили — нормальный ход событий. Что ж ему вечно грехи молодости замаливать?» — «Зачем же вечно? Сколько положено». — «А сколько положено. И кем положено?» — «Не зарывайся, Антон Витальевич. Я не твой компаньон, я твой начальник». На том и разошлись.

Позже я спросил: «Надо ли ждать последствий?» Метельников пожал плечами. «Голутвин упрям, но и умен тоже. Что возьмет верх». — «Могло быть и хуже», — сказал я. «Могло», — согласился Метельников.

Зачем я бегу за генеральным по коридору? Неужели всех забот — начальству угодить? Господи, так и инфаркт схлопочешь. Сейчас отдышусь и прямо с порога: «Я вот о чем хотел спросить…»

Не те глаза, не та усмешка. Ноздри вздрагивают, сдерживает дыхание. Вот и я говорю: не дети, чтоб наперегонки по ответственным коридорам бегать. Стыдно.

Стоит ли спрашивать, если знаешь заранее ответ? Надо ждать, когда скажет сам. А если не скажет? В таких делах он скуп. Из суеверия смолчит, сглазить боится. Так спрашивать или не спрашивать? С завязанными глазами далеко не уедешь. Спрошу, пожалуй. Это не только его станция, и моя тоже. Не те глаза. Не вызывал его министр. Экое занудство внутри!