Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

— Он потерял много крови, — заявил врач, — и его нужно немедленно доставить в больницу. Необходимо срочно сделать переливание крови.

Гиоака взял записку у секретаря парторганизации и вместе с раненым и врачом поехал в телеге на поиски грузовика. Около рухнувшего столба остались секретарь парторганизации, Антон, женщины, милиционер и двое почтовых служащих.

— Здесь дело нечисто… — пробормотал секретарь. Между тем милиционер осматривал место, где стоял столб. Он тут же подозвал остальных и показал им, что столб почти у самого основания наполовину подпилен. В ярком свете фонаря все было ясно видно. Столб подпилен с таким расчетом, что должен был рухнуть, как только кто-нибудь на него влезет. Вдобавок, его поддерживала с одной стороны толстая проволока, а с другой — единственный оставшийся неперерезанным телефонный провод. Быть может, столб свалился бы и раньше, едва Симеон полез бы на него, но тот стал карабкаться со стороны, противоположной надрезу, и взобрался до самой верхушки. Видать, столб рухнул, когда Симеон добрался до верху и для большей безопасности прикрепил себя кожаным ремнем. Чтобы проверить крепление, он, вероятно, дернулся всем телом, — столб треснул, упал и придавил привязанного к нему человека.

— Ясно, — раздраженно пробормотал секретарь парторганизации, — для меня ясно все, что здесь произошло. Это устроили те, которые боялись, что Симеон слишком часто ездит в Бухарест…

Милиционер попросил всех не говорить никому ни слова о том, что они здесь видели, а если их спросят, что стряслось, пусть скажут: Симеон, мол, был под хмельком, полез на подгнивший столб, и тот рухнул.

Через два дня после этого состоялось общее собрание. Многоземельный выступил с докладом и подробно все разъяснил народу. Все три секретаря райкома, присутствующие в зале, внимательно его слушали, и все шло как по маслу. Они не проронили ни словечка, даже когда Многоземельный рассказал, как он мыслит дальнейшую работу тоза. Это молчание несколько встревожило Многоземельного, но он довел свою речь до конца; теперь следовало перейти к вопросам, прениям и голосованию.

В холодном, нетопленом зале сельсовета висели густые клубы дыма, и кто-то открыл окошко. С улицы ворвался шум дождя, холодный вечерний воздух и карканье ворон.

— Закрой окно, Пинтя! — крикнул Многоземельный.

В ту же минуту отворилась дверь, в зал вошел милиционер и направился прямо к столу президиума. Под мышкой он держал что-то завернутое в газету.

Многоземельный встал и удивленно развел руками. Милиционер все так же молча развернул сверток и вытащил оттуда кожаную куртку, подбитую овчиной.

— Вы ее не узнаете, товарищ председатель?

— Моя куртка, — ответил Многоземельный. — Откуда она у вас?

— Кто-то ее украл, и мы ее разыскали.

— Странный вы человек, как я посмотрю. Вот из-за чего вы врываетесь на собрание! Упаси господи! Правда, украли у меня куртку, но неужели мне из-за этого надо было бухать во все колокола! А теперь вы ее нашли, — видать, кражи поважнее не в силах раскрыть, вот и врываетесь на собрание, чтобы показать, какие вы ловкие.

— Вы уж не обижайтесь, товарищ Многоземельный. Мы вам услугу оказываем, а вы еще ругаетесь, вместо того чтобы спросить нас, где именно мы нашли вашу куртку, в которой вы так гордо расхаживали. А вы знаете, где мы ее нашли, товарищ Многоземельный? На плечах «того, из леса». Он говорит, что он ваш друг и не украл куртку, а взял ее из ваших же сеней как-то вечером, когда вместе с Владом посетил вас… Была, мол, плохая, ненастная погода, и он взял куртку. Только я думаю, что он все-таки куртку украл, и потому я его арестовал.

В зале стало тихо как в могиле, но из этой могилы поднялся на ноги мертвец, и тот мертвец был сам председатель, — таким он стал землисто-зеленоватым.

Но вскоре он взял себя в руки и спросил:

— А кто такой «тот, из леса»?

— А разве вы его не знаете? Он-то вас знает и очень хочет с вами повидаться. Теперь он в милиции и ждет вас.

Первый секретарь райкома что-то шепнул на ухо милиционеру, а потом объявил людям, что ввиду непредвиденного обстоятельства собрание переносится на другой день.

Многоземельный сперва воспротивился, но в конце концов опустил голову и, полумертвый от страха, поплелся к двери среди расступившихся людей. На этот раз он понял, что попался…

Разоблачение Многоземельного вскрыло многое и к тому же помогло превратить сельскохозяйственное товарищество в колсельхоз.

Выяснилось, что он договорился с Здрынгэлэу, и тот надоумил Влада наложить лапу на пойму старого Вырнава.

— Ничего, раз уж они не хотят отдать мне пойму, пускай потеряют ее, — говорил он своему закадычному дружку Здрынгэлэу. — Мы заимеем весь лес, да и с огорода вывезем сколько возможно будет, а потом пускай вода сожрет землю, черт с ней! В накладе останутся «товарищи», рабочий класс, будь он трижды проклят! Пусть себе Симеон целуется сколько хочет со своим братом коммунистом, все равно мы сильнее и заставляем всех плясать под нашу дудку. Не так ли, Здрынгэлэу?

— Так оно и есть, брат Илисие!

Они признались во всем: и о чем говорили, и как через Влада наладили связь с «тем, из леса», который оказался не кем иным, как убийцей старого Вырнава; оголтелый фашист, совершивший еще немало преступлений, он прятался в лесу. Куртка Многоземельного, которую он взял без ведома хозяина, принесла всем им несчастье. Милиционеры, патрулирующие на шоссе, поймали фашиста около Бырса Ноуэ в ту самую ночь, когда он по наущению Многоземельного и Влада подпилил телеграфный столб. Он даже не успел пустить в ход оружие, так как милиционеры, спрятавшиеся от дождя под деревом, ослепили его ярким светом фонариков. Он тут же поднял руки, и из-под куртки выпала пила.

— А на, нем куртка Многоземельного, — заметил один из милиционеров.

Действительно, на пойманном была кожанка председателя.

— Теперь жена Илисие ждет не дождется большой амнистии, чтобы он вышел. Ты как думаешь, его выпустят? — спросила меня сестра, заканчивая свой рассказ.

— Черта лысого выпустят! — ответил я и вновь подумал о той истории с детским самопалом.

Эти разбойники воображали, что они умнее всех, и никто не выведет их на чистую воду. Многоземельный знал, что я первый написал брату Симеона, но считал меня слишком мелкой букашкой, неспособной причинить ему хоть какой-нибудь вред. «Эх ты, хочешь победить нас своим бузиновым самопалом! Занимайся-ка лучше своими делами, несчастная козявка!» — вот что означала притча председателя. Но в конце концов он сам запутался в своих сетях. И хотя я оказался на поверку малодушным маловером, брат Симеона не спал, да и сам Симеон, с виду такой беспомощный, на этот раз поработал на славу.