Васил Попов - Корни [Хроника одного села]

— Что с тобой, Улах? — спросил Лесовик. — Ты, никак, простыл, весь дрожишь?

— Ннн-ее-ет, не простыл, — ответил Улах.

— Слушай, Улах, — сказал Лесовик. — Сыграй-ка нам что-нибудь бодренькое, чтобы на душе полегчало.

Задрожав еще сильнее, Улах бросил прощальный взгляд на свою семью и сунул руку под мешковину. Вытащив кларнет и мысленно простившись с безмятежным будущим, он дунул. Кларнет заверещал, мастерски вывел затейливую фиоритуру, и над головами крестьян понеслись звуки марша «Шумит Марина»!

— Ну почему американскую? — поморщился Лесовик, ожесточенно слюня химический карандаш. — Ты что, советских песен не знаешь?

— Не знаю, — ответил Американец. — Она прогрессивная, Лесовик. Про отчий дом.

Лесовик посмотрел на него исподлобья. Он с утра ходил по домам, агитировал народ собраться на новогоднюю вечеринку. Бабки обещали испечь баницу с пожеланиями. «Какие могут быть пожелания, Лесовик, — сказала бабка Велика, — когда мы все одной ногой в могиле? Была б молодежь, дело другое, это им за счастьем гоняться». — «Ничего, ничего, вы испеките баницу, а мы разрежем ее и посмотрим, что кому выпадет». — «А сколько пожеланий запекать?» — спросила бабка Велика. Другие старухи закивали головами. «Пятьдесят четыре, — ответил Лесовик. — Столько нас осталось в селе. Трое не в счет». — «Почему?» — спросили бабки хором. «Один в больнице, второй у своих в городе, а третий на смертном одре. Ему, кажется, не очень долго осталось». — «Это ты о Сеизе? — спросила бабка Петра. — Не станет он помирать в самый канун Нового года. Нос у него еще не совсем заострился, значит, повременит». — «Хорошо, — сказал Лесовик, — напишите и для Сеиза. Я возьму кусочек по доверенности и отнесу ему кусок после вечеринки». — «А для Босьо класть?» — спросила бабка Ралка, Ивана Пенчова. «И для Босьо, и для бабки Воскреси, и для Дышла. Я ведь сказал, чтобы каждому было счастливое пожелание». — «Да столько счастья, Лесовик, в целом свете нет», — заметила бабка Анна Гунчовская. «Может, и нету, но для нас найдется, — авторитетно заверил Лесовик и снова послюнил карандаш. Посмотрев на старух, он продолжал: — Да, вы еще должны придумать номера для самодеятельности». — «Какие еще номера?» — спросила бабка Черна, мать Ивана Стоянова. «Художественные, мы концерт устроим, — улыбнулся Лесовик. — Каждый должен что-нибудь спеть, станцевать или стишок какой-нибудь прочитать, можно даже картинку нарисовать — художественно. Если хотите, можете исполнить что-нибудь коллективно…» — «Коллективно! — взвизгнула бабка Ралка, Ивана Пенчова. — Мы, Лесовик, этим коллективным во как сыты, а ты нас снова за горло!» — «Это не я вас за горло беру, а эпоха. Только не будем сейчас разводить здесь дискуссию. Подготовьте номера, сообразите все относительно счастливых пожеланий и принесите вина и закуски для общего стола — у кого что есть. Будет и музыка. Улах обещал сыграть».

«Значит, со старухами все в порядке, — подумал Лесовик, глядя на Американца, на его сверкающую лысину и еще более сверкающие железные зубы, сделанные аж в Америке. — И с Сеизом, может, все обойдется, только бы продержался до Нового года… Этот Американец вставляет мне палки в колеса».

— Может, она и про отчий дом, — возразил Лесовик, — только, согласись, не с руки нам петь под Новый год империалистические песни.

— Да эта песня вовсе не империалистическая, — сказал Американец. — Раз она о возвращении в отчий дом, значит, в ней нет ничего империалистического.

— Ну чего ты мне голову морочишь? — вздохнул Лесовик. — А на каком языке ты собираешься ее петь?

— Как на каком? На английском, — смиренно ответил Американец.

— Ох, — еще раз озабоченно вздохнул Лесовик, но, понимая, что другого номера из Американца не выжать, согласился. — Ладно, только смотри поосторожнее с текстом!

— Постараюсь, — пообещал Американец и натянул на голову свою зеленую фуражку.

Лесовик снова поплевал на карандаш и записал в блокнот: «Амер. на англ. песня про отч. дом???»

Босьо он застал во дворе. Он любовался новым мухарником, где уже висели четыре свиных окорока.

— Значит, не хочешь ничего исполнить? Никакого номера? — спросил Лесовик в третий раз, держа карандаш наготове.

Босьо молчал.

— Ну ладно, если хочешь, расскажи о птичке, — сказал примирительно Лесовик, — о том, как она прилетела на тополь и что пропела.

Босьо поднял взгляд на голый черный тополь, и глаза его потемнели. Лесовик понял, что Босьо не станет ничего рассказывать.

— Хорошо, — сказал он, — освобождаем тебя от художественной самодеятельности, но ты придешь и поможешь мне очистить помещение от коконов и развесить лозунги, которые сейчас пишет Учитель.

Босьо кивнул в знак согласия.

Когда Лесовик вошел к Генералу, тот поднял голову от исписанных страниц, грудой лежавших рядом с пишущей машинкой. Генерал выслушал его внимательно.

— Номер, говоришь?

Последнее время он очень много работал и сильно похудел.

— Признаться, не умею я ни петь, ни играть, вот командовать могу, целой армией командовал…

— Нет, командир нам не требуется, — сказал Лесовик. — Раз не умеешь ни петь, ни играть, прочитай что-нибудь из написанного. Два года как пишешь, а мы что-то не видим результатов.

— Я сам их не вижу, Лесовик. Это потом когда-нибудь видно будет.

— Хорошо, — сказал Лесовик. — Я предлагаю тебе сегодня вечером что-нибудь прочитать, а там мы решим, есть результаты или нет.

Он оглядел комнату. Пирамида из винтовок, задубевшие партизанские ботинки, форменная одежда, трофейные снаряды и те, что были подарены ему Вторым армейским артиллерийским полком.

— Согласен, — сказал, улыбаясь, Генерал. — Что-нибудь прочитаю. Мне и самому интересно, как это звучит. Я ведь до сих пор никому ничего не читал.

— Только выбери что-нибудь пооптимистичнее, — сказал Лесовик, — подходящее к случаю. Не надо ничего такого, от чего человек размякает, теряет силу духа.

— Мы никогда силу духа не теряли, — гордо сказал Генерал. — Раз надо оптимистическое, будет оптимистическое. И еще я принесу немецкий автомат, отсалютуем в честь Нового года.

— Принеси, — сказал Лесовик, — и я захвачу свой «вальтер».

Он пометил: «Генерал, что-нибудь опт. нем. авт.».

— Ладно, приду, — сказал Спас, появившись на пороге подвала. — Ты знаешь, я всегда вместе с массами. А что касается номера, могу прочитать наизусть передовицу о международном туризме. О нем последнее время все чаще и чаще пишут.

— Спас, — предупредил Лесовик, — не смей шутить с международным туризмом, это государственная политика. — Потом он замолчал и задумался: «А почему бы и нет, если он выучил наизусть? Это лучше, чем проводить вражескую агитацию». И он добавил вслух: — Хорошо, Спас, прочитаешь передовицу, только слово в слово, точно так, как напечатано в газете, слышишь?