Акиф Гасанов - Реквием

А потом нас с Чингизом Кулиевым пригласил заместитель Министра Сульхаддин Акперов и предложил вернуться вновь на работу, конечно, же на достаточно высокие должности. Но мы отказались, и он переспросил, уж не считаем или их большевиками, на что я ответил, что так оно и есть, поскольку с трибуны они стучали себе в грудь и обещали служить народу, а в итоге передрались за должности и позабыли о своих пламенных речах.

А он возразил, что они отличаются от остальных, поскольку они мусаватисты и имеют четкие планы по строительству нового общества, а за должности они не дерутся, и вот Председателем назначили профессионального работника. Я же парировал, уж лучше вы и были бы Председателем, поскольку руками нашего же коллеги уволили самых стоящих сотрудников.

Так и закончилась наша беседа и я не дослужил несколько месяцев до пенсии и потом долго пытался по истечении времени получить справку о моей службе и все следующие Министры отказывали выдать ее, а при одном из них, прославившимся созданием организованной преступной группы в Министерстве, мне вообще ответили, что я работал в разведке и поэтому эта информация строго засекречена. И я никак не мог втолковать им, что в книге об истории спецслужб Азербайджана, написанной Шамилем Сулеймановым, и растиражированной сотнями экземпляров, есть моя фотография в форме и описание моей деятельности…

Но опять же все это было потом, и я забегаю вперед, поскольку время и мысли путаются, и я могу позабыть или упустить многое.

И так я стал безработным, и единственным местом моих доходов стала ассоциация делового сотрудничества, созданная как прикрытие разведки и после развала страны, оставленная нам в наследство бывшим руководством, как ненужный рудимент былой активности.

И с момента отставки, жизнь сразу проявила себя в достаточно суровом и неприглядном виде, разваливающаяся экономика фактически лишила возможности какой-либо деловой активности, и мы просто проводили время в лихорадочном поиске любой работы и не могли никуда притулиться.

А потом пошла страшная инфляция, и деньги потеряли всякий смысл и с легкой руки руководства страны мы потеряли все, включая перспективу, поскольку все трещало по швам и шел натуральный обмен и деньги стали настолько обесцененными, что печатали их почти на туалетной бумаге и в этом качестве вполне можно было бы использовать этот атрибут государственного суверенитета.

И так я промучился несколько лет, непонятно каким образом умудряясь поддерживать семью и Шахла стоически выдержала все эти годы, ни словом не обмолвившись о моей бездарности в роли свободного предпринимателя и меня разводили самым банальным образом и друзья, и незнакомцы, и был я доверчив, хотя прошел достаточно профессиональную подготовку по изучению людей. Деньги явно не уважали меня и разбегались при одном моем появлении, пока однажды брат не познакомил меня с сингапурскими бизнесменами, приехавшими осваивать нефтяную целину республики.

Мы с братом были полные противоположности, и он умел делать деньги, хотя с таким же энтузиазмом спускал их буквально в момент, как они попадали ему в руки.

Он был хорошим братом, и я это не понимал, потому что он жил своей жизнью и мне его жизнь не нравилась, он всегда был проблемой для родителей, но парадокс, я откровенно чувствовал, что они больше любили его, скорее всего потому что я был правильным и по этой причине пресным, а он был сам по себе и поступал так, как ему вздумается.

В первый же день, как он пошел в школу, родителей вызвали к директору, потому что он подставил ногу ученику, вызванному к доске и тот, распластался, разбив себе нос. И его похождения продолжались весь период его учебы, он был умным, но абсолютно безразличным к правилам и установленным порядкам.

И еще он меня защищал, потому что я был слишком правильным, и он научил меня отвечать, не заморачиваясь на дешевые выяснения причин конфликта. И сам меня не однажды избивал, когда я терял возрастную границу и отвечал в дерзкой форме. И я уяснил, что есть уважение к старшим, но не факт, что он несколько старше по возрасту и может унижать тебя и в таком случае, при малейшем переходе на личности, надо предупреждать о недопустимости унизительного отношения, и, если не понял, отвечать, хоть с кулаками, улица поймет и одобрит. Но ни в коем случае со значительно старшими по возрасту и со стариками, с ними просто смолчать, дослушать и уйти.

И меня избивали мои ровесники, а он стоял и смотрел, и потом объяснял, что не будет вмешиваться в драку ровесников и я сам должен научиться отвечать. И я часами колотил боксерскую грушу, до изнеможения отжимался, а затем выжидал момент, когда тот пацан, привыкший к высокомерному отношению ко мне, что-нибудь пренебрежительно ответит мне и провоцировал его на драку и дрался, и избивал его в кровь, до момента, пока старшие силой не оттащат от изумленного и поверженного противника.

Он был хорошим братом, и он воспитал во мне те качества, которые может и не нужны были в полном объеме, хотя сам часто переступал определенные правила, особенно когда это касалось личной жизни и семьи, потому что любил гулять и любил женщин и они ему отвечали взаимностью, хотя знали, что у него семья и дети.

И однажды, когда мы шли мимо памятника Освобожденной женщине, он вдруг остановил меня и, развернув за плечи, сказал: «Ты понимаешь, что мы живем один раз в этом мире и ничего больше не повторится и не будет этих памятников и, вообще не будет неба, не будет земли, деревьев, цветов, не будет ничего. Понимаешь, ничего!! Так живи же полной жизнью, делай что хочешь, гуляй, пей, люби женщин! Ну почему ты такой правильный! Ты же умрешь, понимаешь, ты умрешь и ничего, ровным счетом ничего не изменится, и вот эти люди будут также гулять по этой улице, но никто тебя не вспомнит, и ты ничего этого не увидишь! Ровным счетом ничего!»

Он был хорошим братом, но я этого не понимал, потому что мне не нравилось как он живет, что вокруг него толпятся десятки прихлебателей и он таскает их по ресторанам и они обжираются, заказывая шашлыки и осетрину, дичь и деликатесы, и выпивая литрами водку, а он сидит во главе стола и ест обычную яичницу с помидорами и наблюдает, как они буквально сметают все, вплоть до салфеток.

Но в отличие от меня, он умел делать деньги и вот однажды он познакомил меня с сингапурцами и мы очень плодотворно поработали три года и материальное положение мое значительно улучшилось, но потом руководитель сингапурцев стал менять предварительные договоренности и это Вагифу не понравилось и он стал требовать вернуться к договоренностям, а я его уговаривал не идти на конфликт, потому что мы были не в том состоянии, чтобы бодаться с компанией с капитализацией в восемнадцать миллиардов, но он меня не послушал, потому что был своенравным и упрямым и эта тяжба с компанией затянулась на годы и мы потеряли все, что имели, и дошло до того, что у меня порой не было денег даже на приобретение самого необходимого и тогда мне становилось нестерпимо стыдно перед Шахлой, потому что, не такую жизнь она заслуживала.