Акиф Гасанов - Реквием

«Маша, я ничего не смог сделать для тебя, я абсолютно далек от бизнеса и коммерции».

«Я очень счастлива, у нас так красиво в жизни, одежду, ту, что привез — можно носить годами, дети учатся, я получаю зарплату, у нас нет проблем, все образуется».

Выросший в семье практически пуританской, где у отца, военного до мозга костей — все было расписано, мне было непривычно и захватывающе уйти от этого. Шахла тратила деньги легко, они ее раздражали своим наличием, платить везде, платить за всех, покупать подарки всем, тратить все до копейки и удивленно восклицать — «А не дай Бог, что случится, даже на похороны денег нет»…

Меня направляют на учебу, я только что расписался и меня провожают брат и ее двоюродные братья. Гуляем вовсю, будто собрался на фронт. Сажусь в самолет, думаю надо поспать, до Ташкента четыре часа. Рядом сидит Садраддин Махсудов, говорит без умолку, у меня все мысли о Шахле, грубо обрываю: «Мужик, давай спать!»

Прилетаем в Ташкент, только располагаемся, объясняют, школу переориентировали на подготовку «афганцев», завтра летите в Алма-Ату… К вечеру прилетает Тагизаде на курсы повышения квалификации. «Поздравляю тебя с новым начальником, Максуда уволили, теперь Намик вместо него!»

«Всего сутки и такие изменения? Как это можно, он же незаменим!»

А Максуд Алиевич был прекрасным человеком и потом его заменили бывшим партийным работником, и это была совсем неравноценная замена, и я его очень любил и он всегда был молодым и подтянутым и ему было уже восемьдесят лет, когда после какого-то юбилея, он усадил нас с Шахлой в свою машину и подвез до дома и Шахла никак не могла поверить, что ему, такому красивому и подтянутому, столько лет, и восторгалась его выправкой, а он неожиданно для всех скончался прямо за столом во время семейного торжества и мы не могли в это поверить. Он умер, как и жил, настоящий мужчина, и это была большая потеря, но это все было потом, спустя четверть века…

Вечером идем в ресторан «Узбекистан». Поход тяжелый, там встречаем друзей Тагизаде и очень плотно ужинаем. Возвращаемся в школу, Садраддин несет бутылку коньяка, которую распиваем в саду под инжирным деревом…

Утром в семь утра вылетаем в Алма-Ату, голова трещит будто внутри нее еще одна, но диаметром больше. Тагизаде, который провожает, заказывает в буфете лично мне сто грамм водки и заставляет выпить. Никогда не похмелялся, но загоняю их внутрь и плотно захлопываю рот. Через полчаса становится легче.

В Алма-Ате начальник курсов оказывается другом отца Садраддина. Выясняется, что на курсах необходимо быть в форме, прилетевшим из Ташкента нет выбора, в течение трех дней надо одеться. Получить ее из Баку нереально, покупаем и одалживаем, кто где может. На мне общевойсковые брюки с красной канвой, китель связиста с черной и фуражка летчика с синей.

Расселяют с уважением, весь пятый этаж — женщины из ОТО, предстоит веселый курс.

С нами два грузина — Валера Степания и Тамази Чхеидзе. Сразу сдружились и я представил им Садраддина Бадраддиновича как Алексадра Борисовича или по дружески Сашу и так я его звал до конца его жизни и Саша через много лет заболел все той же проклятой болезнью и мне позвонил его сын с его телефона, и я увидев его имя на экране, весело закричал: «Сань, привет!» а его сын ответил, что, это не Саня, а его сын, а Садраддин умер…

Но это было потом, а тогда Саша был веселым и жизнерадостным, не обижавшимся на меня, хотя я порой бываю невыносимым.

И вот мы подружились и вечером садимся с грузинами пить, Саша по простоте душевной: «Валера, а я слышал, что мегрелы — это грузинские евреи?» Тамази восклицает: «Я из Телави, но могу сказать, что настоящие грузины — это мегрелы!»

Вышли в поселок, купили пирожки и закусываем с Сашей. Подходит наряд, отдаю честь, Начальник наряда смеется, он знает, кто мы: «Ну вы даете, офицер!»

«Что, форма удивляет?»

«Нет» — отвечает капитан: «Левой рукой отдаете честь, товарищ старший лейтенант!» Действительно, в правой руке надкусанный пирожок.

В Алма-Ате я звоню ей каждые три дня, мы переписываемся, я получаю в день три письма и посылаю столько же. Валера Степания с ума сходит: «Акиф, клянусь, если бы я в неделю получал одно письмо, я свою жену вместо иконы поставил бы в церкви и весь Марнеули молился бы на нее».

Проходит два месяца, и на Новый год нам дают пять дней отпуска, и мы летим в Баку, и Валера с нами, поскольку в Тбилиси рейса из Алма-Аты нет. Приходим к нам домой, Шахла у нас, Валера рассыпается в комплиментах, хваля меня, восторгаясь моим выбором, перекусив и отдохнув, отправляемся в аэропорт проводить Валеру в Тбилиси. Прощаемся, забираем его паспорт, чтобы купить билет из Баку в Алма-Ату, и он улетает.

По истечении отпуска ждем Валеру в аэропорту Баку, но он не прилетает.

В Алма-Ате начальник курсов майор Серикбаев заявляет, если Степании завтра не будет — объявляю его в розыск и соответственно дезертиром.

На следующий день на базу заходит Валера в одном свитере и с двумя тяжелыми сумками.

«Валера, ты что, здесь же зима, минус 25, ты чего так?»

«Акиф, у тебя же есть куртка, ничего, брат, поделим и как-нибудь перезимуем. Слушай, какие нехорошие летчики у вас. Значит, с тестем приехали в аэропорт, я увидел наших ребят, летят в Афганистан. Короче, туда-сюда, сидим пьем. В этот момент тесть приходит, самолет твой объявили в Баку. Ладно без меня не улетят, продолжаем пить. Вдруг объявили завершение посадки! Как так без меня? Короче выбегаю на дорожку кричу, эти суки не слушают и улетают. Летчики были ваши, грузины никогда так не поступили бы. Короче послал тестя на хер, сижу пью с афганцами, объявили их рейс, они запихали меня без билета в самолет, прилетел в Ташкент.

Прилетел в Ташкент, пошел в кассы, билетов нет. Говорю кассирше, что даю десять рублей, она говорит давай паспорт. Паспорт у вас, даю ей удостоверение личности, она в обморок, билетов нет. В общем, договорился с ней встретиться через две недели, дал лишних пять рублей, и прилетел».

Валера в одном свитере с двумя бочонками чачи, просит Сашу уладить проблему. Саша берет трехлитровый баллон и к генералу. Возвращается — вопрос решен. Валера подходит ко мне: «Акиф, ты более крепкий, возьми один бочонок спрячь, другую надо ребятам дать».

Прячу бочонок в шифоньере, захожу к Валере, он наливает стакан чачи: «Извини, брат, для закуски места не было. Даже пальто не взял, много места занимало».

Выпил стакан, пошел в номер, чувствую чудная будет ночь… У Валеры дверь открытая, паломников весь курс, причем с непривычки пьют по два стакана. Через два часа выхожу — в фойе напротив телевизора спит полкурса.

Заходит Валера: «Акиф, брат, надо еще чачи, народ хочет!»