Дэвид Арнольд - Москитолэнд

Две недели спустя я вошла в кабинет другого врача, методы которого устраивали папу. И в жизни которого не было фантастики, галстуков-бабочек и Элвиса.

У него даже не было медведя.

Пиши я книгу, именно здесь бы оборвала главу. Ну ведь круто же? «У него даже не было медведя» Бамс, мазафака!)

Итак… Я больна. Предположительно. И папа беспокоится. Наверняка. Думаю, он боится, что история повторится только в ухудшенном варианте.

И пишу я все это потому, что большую часть утра провела с нацеленным на меня заточенным лезвием охотничьего ножа, который и сам по себе пугает. Вот только если отважиться и взглянуть правде в глаза, то боялась я вовсе не его. Я боялась человека, который этот нож держал. Теневого Пацана.

Не знаю, читаешь ли ты комиксы, но если да, то уже заметила, что грань между героем и злодеем обычно тонка. Одинокие изгои, скрытая личность, тяжелое детство, всеобщее непонимание – и частенько в конце есть ключевая сцена (обычно в антураже бурной грозы), когда злодей пытается убедить героя, что они одинаковые.

Утром Теневой Пацан загнал меня в угол, а я видела перед собой лишь большие стеклянные глаза гризли. Вскоре медвежьи глаза стали моими собственными, и я уверилась, что мы одинаковые. В небе не было ни облачка, и даже это затишье походило на грозу из комиксов.

Но потом что-то произошло… стоя там, на крыше, я вспомнила, как однажды, много лет назад, папа взял меня поиграть в мини-гольф. За первые несколько лунок я заметила, как он в последний момент дергает запястьем или мимолетно ухмыляется, и поняла, что он специально поддается. Мы уже добрались до задней части нашей миниатюрной площадки: зеленого поля с «гигантской ветряной мельницей» Не помню, кто выигрывал, но победа была близко.

– Папа, – сказала я, – в этот раз как следует постарайся.

Папа поднял клюшку и бровь:

– В этот раз? Я все время стараюсь, Мим. Просто ты профи.

Я стояла позади него, когда он ударил. Мяч скатился по зеленому коридору и проскочил через крошечный туннель и под лопастью мельницы на другую сторону. Двухметровая мельница перегораживала вид на лунку, так что мы не могли увидеть, куда приземлился мячик.

– Наверняка переброс, – сказал папа. – Пойду проверю.

Он закинул клюшку на плечо и вскоре исчез за мельницей. Пока его не было, я заметила, что на соседней с нашей площадке установлено складное цирковое зеркало, маскирующее настоящую лунку среди шести таких же. Молодая парочка раз за разом посылала мячи в зеркало, ворчала, а потом улыбалась, как будто им обоим все равно. Мгновение я пыталась понять, какая лунка настоящая, а потому видела это… Одна из сторон зеркала смотрела на лунку на нашем поле. И отразила, как папа вытаскивает попавший в цель мяч и кладет его у края дорожки, шагах эдак в десяти. Он улыбнулся и вернулся ко мне.

– Ну точно, – пожал он плечами. – Промазал.

При всех своих недостатках папа оставался папой. Он не только поддавался, чтобы выиграла я, но еще и подтасовывал результаты, чтобы иного варианта просто не было.

У меня есть люди. Те, кто любит меня. Кто обманывает, чтобы проиграть. И вот это, Из, и отличает меня от Теневого Пацана. И полагаю, именно это и прогнало грозу.

Говорят, я больна. Папа в этом уверен. По его настоянию последний год или около того я сидела на таблетках.

Дерьмо.

Констебль Ренди возвращается.

Короче говоря, больше я лекарства принимать не буду, потому что они мне не нужны. Так думала мама. И доктор Макунди.

Имя им «Абилитол»

И это Причина № 7.

До связи,

Мэри Ирис Мэлоун,

медведица гризли

– Закончила?

Я киваю, убираю дневник и окидываю офицера саркастичным взглядом. (Самым лучшим.) Мы не подозреваемые – факт, на который нам указали дважды, прежде чем засунуть в допросную, – но это не помешало Свету Независимости относиться к нам с Уолтом как к последним мерзавцам.

– Хорошо. – Офицер Ренди втискивает свое неуклюжее тело на стул напротив. – И как бы ты поступила на моем месте?

Я хочу уточнить, какое место он имеет в виду. Предположительно, ему самое место среди воздушных шариков на ниточке. Серьезно, я в жизни не видела такой гигантской головы при столь тощем теле. Как будто кто-то схватил его и надул через пальцы на ногах. Разумеется, при такой башке тело скрутило жестким сколиозом.

– Не понимаю, в чем проблема, – говорю я. – Мы уже рассказали обо всем, что произошло на крыше. Вы не можете держать нас здесь, мы не сделали ничего плохого.

Ренди перекладывает на столе бумажки. Черт, глядя на его гигантскую голову, я почти жалею, что не посмотрела на дурацкое затмение широко распахнутыми глазами.

– Знаешь, что я сделал вчера? Арестовал педофила. Так что прости, если я недостаточно радушен.

Слова офицера Ренди отбрасывают меня в недавнее прошлое. ( «Я хочу стать твоим другом, Мим. А ты моим?» ) А щелчок кубика Уолта возвращает обратно.

После нескольких секунд тишины Ренди вздыхает и говорит:

– Ну ладно, слушайте. Что у меня на руках? Двое несовершеннолетних, вовлеченных в вероятную попытку убийства.

– Чувак. Мы жертвы, а не убийцы.

– Я в курсе. И при нормальных обстоятельствах я бы позвонил вашим родителям, объяснил ситуацию, велел ждать звонка от адвоката и отпустил бы вас на все четыре стороны. Но, похоже, обстоятельства далеко не нормальные. Обстоятельства крайне странные.

«Если бы только знал, констебль…»

– Потому что, стоит мне задать вам простой вопрос – как зовут, откуда вы, где ваши родители? – вы тут же замолкаете. Ахав поручился за вас обоих, говорит, что вы направляетесь в Айову или вроде того, но он кретин. И этого в любом случае мало, чтобы…

– В Кливленд, – поправляет Уолт.

Ренди хмурится:

– Что?

– В Кливленд, а не в Айову. – Уолт еще ниже опускает голову, всецело сосредоточенный на своем кубике.

«Соображай быстрее, Мэлоун». Я наклоняюсь к столу и понижаю голос:

– Ладно-ладно. Меня зовут Бетти, офицер, а это мой брат Руфус, и мы из Кливленда. Несколько лет назад я самодиагностировала себе комплекс заброшенности и…

– Самодиагностировала? – перебивает Ренди.

– А я что сказала?

– Ты сказала «самодиагностировала».

– Ну да.

Уолт рядом со мной решительно кивает.

– Словом, – продолжаю я, – после смерти родителей брат попал под мою опеку.

– Сколько тебе лет, Бетти? – Ренди что-то строчит в блокноте.

– Восемнадцать, – говорю я, с трудом сохраняя лицо. – Потому я и взяла Руфуса под крыло. Но недавно у меня случилось несколько приступов осознания заброшенности… мерзкая хрень, понимаете? И вот мы едем в Бойсе, чтобы жить с тетушкой Герти. У меня есть работа в сети «Принглс», и тетушка позволила нам поселиться в комнатке у нее над гаражом.