Дэвид Арнольд - Москитолэнд

Я мгновение перевариваю это странное заявление:

– Кто «он»?

Уолт сгибается пополам, опуская чемодан и кубик Рубика на плиточный пол. Затем поворачивается к холодильнику, достает «Маунтин Дью» и, сделав длинный глоток, вытирает рот рукавом:

– Каратэ-пацан.

Черт, да мальчишка полон сюрпризов.

– Что? – спрашиваю я, только звучит это скорее как «Что за хрень ты несешь?».

Уолт смотрит на меня без всякого выражения, склонив голову точно пес.

– Уолт?

Ноль реакции. Вообще. А потом – все сразу. Он бросает бутылку из-под газировки в ведро, закидывает чемодан на кассовую стойку, перепрыгивает через нее и исчезает за углом по ту сторону.

Как я и сказала… полон сюрпризов.

Я тоже перебираюсь через прилавок. За последнюю пару дней моя бедная нога натерпелась. Такими темпами эта царапина, наверное, заживет каким-нибудь жутким шрамом. Еще один пунктик в список моих медицинских странностей.

За углом успеваю увидеть зеленые кеды Уолта на верхней ступеньке лестницы, а потом они исчезают в потолочном люке.

– Уолт, подожди!

Калеб уже не долбится в дверь, и это, мягко говоря, тревожит. Представляю, как он, будто змея, вползает в воздуховод – шипит, щелкает языком, жадно ищет, как бы еще проникнуть внутрь.

Взбираюсь по лестнице и через тот же люк вылезаю на крышу. По-прежнему утро, но солнце разгорается в полную силу, заливая гравий и цемент. Широкие трубы, вентиляторы и всевозможные ржаво-корявые штуковины точно сорняки растут через каждые метра полтора. А в самом центре заправочной крыши воткнут огромный резервуар. Он круглый, как надземный бассейн, но с высокими бортиками – метра два с половиной, наверное, – и занимает больше половины поверхности крыши.

– Где он, Ал?

Иду на звук голоса на другую сторону резервуара и вижу Уолта рядом с человеком-китом весом в полтора центнера. Мужик в солнцезащитных авиаторах и без рубашки сидит на раскладном стуле, потягивая напиток из бокала с зонтиком. Он жутко бледный, что только подчеркивают размазанные по лицу темные масляные пятна. Живот его, слой за слоем, нависает над резинкой плавательных трусов.

– Уолт… – Я указываю на толстяка: – Ты ведь его тоже видишь?

Огромный живот колышется от смеха. Потягивая дайкири через безумную соломинку, мужик переводит взгляд с Уолта на меня:

– Нет, я лишь плод твоего воображения, малышка. Или ты ожидала увидеть гусеницу, курящую кальян?

Уолт, игнорируя нас обоих, прыгает на пятках:

– Где он, Ал, где он?

Я подхожу к ним в тень искусственной пальмы, изо всех сил стараясь не блевануть на один из трех слоев живота Бледного Кита.

– Уолт, дружище, нужно сваливать с этой крыши.

Здесь мы легкая добыча.

– Ты кто такая? – спрашивает Бледный Кит.

И вот картинка из самых ярких уголков моего воображения: автомобиль меняет этому мужику масло. Удается выдавить только:

– Мим.

– Мэ-эм?! – восклицает Кит. – Что это за имя?

Просто не верится, что ему еще хватает наглости кого-то критиковать.

– Уже добрался до дна бокала? В восемь-то утра? – Я вновь обращаюсь к Уолту: – Слушай, времени нет. Калеб не в своем уме. Только вопрос времени…

– Это очень некрасиво с вашей стороны.

Резко оборачиваюсь и вижу, как из-за резервуара появляется Калеб с большим охотничьим ножом в руке. Кровь капает с его ладоней на гравийную крышу. Он кашляет, затем достает из заднего кармана сигарету и прикуривает.

– Прости, Альберт – чтобы войти, пришлось разбить окно. – Калеб затягивается и шарит вокруг глазами. – Где твой бойфренд?

«Заправка и бойфренд…»

– На уроке карате в Юнионе, – отвечает Бледный Кит, причмокивая губами на соломинке.

По лицу Калеба расплывается странная улыбка. Он подходит ближе, лезвие охотничьего ножа мерцает в лучах утреннего солнца.

– Как гребаная шестилетка, – бурчит Калеб.

Ал зажимает одну ноздрю и выдувает сопли из другой, будто из дыхала кита. Затем закидывает мясистые руки за голову, вздыхает, и на мгновение воцаряется тишина, словно никто не знает, чья теперь очередь говорить. И вдруг, с подобающей его габаритам тонкостью, Альберт нарушает молчание:

– Какой же ты уродец, Калеб. – Стул скрипит под его весом. – Серьезно, тебе надо выступать в цирке. Люди будут приезжать со всего света, чтобы поглазеть, как ты болтаешь сам с собой. Кстати, для тебя-то самого это как? Естественно и обыденно, как надеть носки?

Глаз Калеба подергивается, но он не отвечает.

– Мне бы не стоило насмехаться, – продолжает Альберт, протирая очки плавками. – Думаю, это разновидность безумия, за которое ты не в ответе.

Калеб не шевелится, кровь все так же струится из пореза на его руке.

Ал подносит дайкири к губам. Упрямый кусочек клубники закупоривает соломинку, и он присасывается сильнее, проталкивая ягоду, как Августа по стеклянной трубе в фильме «Чарли и шоколадная фабрика». Затем глотает и склоняет голову. Они с Калебом пялятся друг на друга, и, как в старомодной дуэли на пистолетах, тут важно не кто первый, а кто быстрее.

– Пошел вон с моей крыши, – говорит Альберт, и каждый из его животов поднимается и опадает.

Калеб расправляет плечи, и я снова обращаю внимание на его толстовку. Точно как у меня. И представляю пузырек «Абилитола» на дне рюкзака, окутанный мраком холщевой гробницы, выкрикивающий обещания нормальной жизни.

– Я не сумасшедший.

Несколько месяцев назад, голос отца:

– Держи, Мим.

Я беру пузырек и закатываю глаза.

– Не смотри на меня так, – говорит папа. – Я пытаюсь помочь. Просто возьми в привычку принимать по одной каждый день за завтраком. Привычка – королева.

Я пялюсь на этикетку, удивляясь, как все зашло так далеко.

– Пап, они мне не нужны.

Он достает из холодильника апельсиновый сок, наполняет стакан:

– Просто доверься мне, Мим. Ты же не хочешь закончить как тетя Изабель?

И тогда я понимаю, что папа уже отчаялся и ищет хоть какой-нибудь способ заставить меня сотрудничать. Я беру стакан из его руки и, забросив таблетку в рот, запиваю ее соком. До последней капли. Затем вытираю губы тыльной стороной ладони и смотрю отцу в глаза:

– Я не сумасшедшая.

– Конечно, не сумасшедший, Калеб, – поддакивает Бледный Кит. – Ты просто все так же живешь в своем крошечном мире фантазий, сынок. Бог свидетель, я там бывал. – Он шлепает себя по животу. – Но черта с два я променяю эти вот складки на твой уровень безумия даже за всех цыплят-гриль в Кентукки. И знаешь почему? Потому что в конце дня, когда моя толстая задница падает в королевских размеров койку, я сплю как младенец. Я знаю, кто я.

– Да? – Калеб снова крутит ножом и выгибает неестественно высокую бровь. – И кто же ты?