Юрий Кувалдин - День писателя

Дома у него хранился документ, которому 107 лет: это запись о браке его деда. В нем говорится, что его дед — «бывший ученик Владимирского духовного училища», а бабка — дочь «бывшего дворового человека»… От деда сохранилась Библия в кожаном переплете и с медными застежками. Изредка на ночь он перелистывал ее…

— Кто он вообще такой? — спросил Пашка о Рейнгольде. — Ты знаешь?

— Занимается делом, вот и все, — сказал Шпагин.

— Но где он живет? Чем занимается?

— Ну вот, теперь и ты туда же, — протянул Шпагин с ленивой усмешкой. — Могу сказать одно: он мне как-то говорил, что занимается делом… А что это значит, я и сам пока не знаю. Но можно предположить, что дело у него солидное. Аркашка кончил университет, филологический факультет. А я на экономическом учился. Мы сразу же после армии поступили. Потом наши пути несколько разошлись: я устроился в НИИ, а он стал работать в какой-то библиотеке. Да, между прочим, он был свидетелем на моей свадьбе. Помню, примчался с огромным букетом бордовых пионов. К концу семидесятых мы виделись все реже и реже. Как-то он мне позвонил и сказал, что женится. Но у меня уже был другой круг знакомых и я почему-то не попал к нему на свадьбу, хотя моя жена настаивала, чтобы мы поехали. А потом и вовсе след его простыл. Пару раз жена вспоминала о нем и высказывала предположение, что он уехал. И вот приехал и сразу же позвонил мне. Значит, у него сохранилась определенная тяга ко мне.

— Армия сближает, — с уверенностью протянул Пашка, хотя сам в армии не служил.

Они вернулись к столу.

— Митюха, а помнишь, как мы с тобой выписали журнал «Театр»? — воскликнул Рейнгольд, наливая девицам водки «Смир-нофф».

— Было дело! — откликнулся Шпагин.

— Капитан Кофман обалдел, — продолжил Рейнгольд. — В казарме двухъярусные койки, двести пятьдесят рыл, а тут какие-то вшивые москвичи журнал «Театр» выписали!

— Это почему же «вшивые»?! — с напускной грозностью спросил Пашка и залпом выпил.

Маринка улыбнулась Шпагину. Такую улыбку, полную неиссякаемой ободряющей силы, встретить удается нечасто. Казалась эта улыбка обращенной ко всему миру, но так как мир — слишком абстрактная категория, то эта улыбка всецело выпала на долю Шпагина.

Лина встала с дивана и сказала Маринке, что пора встречать Эрну. Они поспешили вниз.

Только они вышли, как Рейнгольд попросил включить верхний свет. После полумрака яркое электрическое освещение больно ударило по глазам.

— Это продается? — ткнул пальцем в одну картину Рейнгольд.

Пашка, подумав, сказал:

— Нет.

— Хорошо. А это?!

— Нет.

— Ну, а вторая от угла продается?!

— Сверху или снизу? — поинтересовался Пашка, нехотя водя мутноватым взором по картинам.

Рейнгольд раздраженно бросил:

— Сверху!

— Не продает-си, — с некоторой издевкой в голосе сказал Пашка, приставив это идиотское окончание «си».

— А эта? — указал на первую попавшуюся картину Рейнгольд.

— И эта не продает-си!

Рейнгольд с еще большим раздражением сказал:

— Так что же у тебя продается-то?! — и с пародией на Пашкину издевку добавил: — Что продает-си! — он сделал очень сильное ударение на «си».

В свою очередь и Пашка приударил:

— А ничего не продает-си! Не продает-си, и все!

Рейнгольд с хмурой физиономией обернулся на Шпагина. Шпагин беззвучно хохотал. А Пашка лениво прохаживался по мастерской, чесал бородку и что-то бормотал себе под нос.

— Гони назад тогда «Сонку» и шмотье! — крикнул Рейнгольд.

Пашка моментально бросился к шкафу и принялся выставлять прямо на пол подарки, приговаривая:

— Да бери все к едреной матери! Ничего мне не нужно! Он, понимаешь, картины покупать пришел! Да у меня тут через день капиталисты бывают, выпрашивают, а я им — во! — Пашка сложил из пальцев знаменитую фигуру под названием — «фига». — Понял? Из Нью-Йорка он приехал! Да хоть с Марса! Ты возьми кисточку и покалякай, а я на тебя посмотрю! Много вас таких! Ага, знаем. Ты заберешь картину, а я без всего останусь…

— Я же заплачу! — крикнул Рейнгольд.

— Заплатишь… А я без картины и без денег останусь!

— Но деньги-то ты получишь! — кричал Рейнгольд, размахивая руками и входя в нешуточный раж.

— Получу. И завтра их не будет. Денег не будет и картины не будет! — орал Пашка и тоже размахивал руками.

— Маразм какой-то! — в отчаянии опустил руки Рейнгольд, подбежал к столу, налил рюмку и поспешно опрокинул ее в рот.

— Мне налей! — крикнул Пашка.

— Сам наливай! — обидчиво буркнул Рейнгольд и подошел к Шпагину. — Он что, вообще что ли? — спросил он. — Недоделанный, что ли?

Пока Пашка наливал себе, стоя спиной, Шпагин прошептал:

— Это он так своеобразно торгуется. Ты деньги выкладывай, и он отдаст, что тебе нужно.

— У меня денег с собой нет, — прошептал Рейнгольд.

— Ну, тогда дело плохо, — сказал Шпагин. — Тогда он — непоколебим. Ему нужно только купюры показать…

— Я тогда слетаю на такси за деньгами…

— А у тебя с собой ничего нет?

— Есть пару тысяч, — вздохнул Рейнгольд, — долларов… Но это же для него будет мало, — неуверенно закончил он.

— Показывай ему! — приказным тоном сказал Шпагин.

Пашка в это время не спеша вытягивал свою рюмку. Рейнгольд вытащил из тугого бумажника пачку долларов и, как старый картежник, бросил их на стол перед Пашкой.

— Что это? — спросил Пашка, пальцем пошевелив стопку.

— Деньги! — крикнул Рейнгольд. — Давай картины! — Он бросил взгляд на стену и указал: — Вон ту и вот эту!

— Какие деньги? — не обращая на жесты Рейнгольда внимания, проговорил Пашка задумчиво.

— Американские! — с отчаянием буквально простонал Рейнгольд.

Пашка почесал бородку.

— Не-э, — протянул он. — Мне мириканские не нужны. Мне в тюрьму садиться не хочется…

Рейнгольд заметался по мастерской. Шпагин тихо хохотал.

— Не-э, мне мириканьские не нужны, — с открытым издевательством в голосе говорил Пашка, коверкая слово «американские» то так, то сяк.

— А какие же тебе подавать? Японские? — вопил Рейнгольд. По его лысине текли струйки пота.

— Не-э, мне мириканские не нужны, — долдонил свое Пашка.

Вернулись Маринка с Линой, но без Эрны. Торговля мигом прекратилась, и Рейнгольд мгновенно спрятал доллары. Маринка сказала, что Эрна не приехала, ждали-ждали, а она не приехала. Звонили ей, она сказала, что родители не отпустили.

— И мне нужно домой, — сказала Лина.

— Ну началось! — вздохнул Шпагин. — Детский сад.

— Посидите немного, — сказал Рейнгольд.

— Я не могу, — сказала Лина, — скандал будет дома!

Все уговоры были бесполезны. В конце этих уговоров Шпагин даже облегченно вздохнул, потому что ему вдруг очень захотелось домой. Рейнгольд пошел провожать Лину, а Маринка чуть-чуть задержалась. Она сказала Шпагину доверительно: