Наталия Лойко - Обжалованию подлежит

Возможно ли ни разу не оглянуться на эту сияющую, рвущуюся к небу иглу? Оборачиваешься, замираешь на миг и снова вперед, притягиваемая одно за другим зданиями проспекта. Каждое колдовски отличное от другого. Несмотря на современные вывески и витрины, на каждом фасаде налет старины, за каждым чувствуется своя особенная история. Идешь и выкидываешь из головы тот трехэтажный дом, в который упирается Березовая аллея.

В обратный путь по Невскому Оксана отправится четной его стороной и получит не меньшее наслаждение. Надо бы еще по набережной пройтись. Одни их друзья, бывшие ленинградцы, уверяли, что идешь и одновременно как бы присутствуешь на концерте. Торжественная органная музыка. Петр после тех рассказов купил два билета в консерваторию на органный концерт.

Размечталась… На набережную Оксане сегодня нельзя: Настя наказывала беречься, рассчитывать свои силы. И еще наказывала не разбрасываться, делать покупки исключительно в Гостином дворе.

Двор — это так говорится. В натуре Гостиный — сплошь двухэтажные корпуса, составляющие в плане квадрат, где каждая торговая сторона обращена к другой улице. Сплошные арки, входы и выходы, и всюду — откуда он только берется — народ. На взгляд Оксаны, не больно удобно, обшарив один магазин, лезть под соседнюю арку и лишь таким путем очутиться в другом. Утомительно, но она, не дав себе спуску, приобрела все, что намечено по Настиному совету. Разные мелочи, не больше того.

Стоило подойти к прилавку — тут же выныривала как из-под земли востроглазая старушенция в куцем пальтишке и линялом платке. Делать ей, старой, нечего, вот и толклась при Оксане, любопытствуя, какой та отбирает товар. Пожалуйста, любопытствуй. Покупка блокнота намечена в целях переписки. Скажем, та неласковая сестра остановит Настю металлическим голосом: «Не посетительский час!» А у Настеньки как раз единственно свободное время. «Нет допуска на этаж». Выход один — тайно, в обход распорядка, обмениваться записками; всегда найдется связной. В придачу к блокноту Оксана приобрела ленинградского производства длинную авторучку — корпус сужался книзу, в сечении треугольник, не круг.

— Ручку берите красную, — вырвалось у старушки, — малолетку оно веселей.

— Почему малолетку? — растерялась Оксана.

— Я внука в пионерлагерь собрала заранее, а вы, должно, дочку. С великого спеху. Ухватили, вижу, ножнички, гребешок; подавай девчушке новые носовые платочки. Я своему дюжину из старья подрубила — все едино порастеряет. А вы свою балуете, зеркальце выбрали для нее. — Приоткрыла в улыбке беззубый рот и прошамкала: — Дожили до тепла, золотая пора ребятишкам, да и нам облегчение. Правильно говорю?

Наступил вечер, приближалось начало спектакля. Настя ввела Оксану в зрительный зал. Звуки настраиваемых инструментов в оркестре при всей их разноголосице задавали праздничный тон. Глаз ласкала голубая бархатная обивка кресел, золоченый орнамент на ярусах.

— Имей в виду, так и при Пушкине было, коли люди не врут.

— Театру больше ста лет?!

Над занавесом — Оксане впервые попалось такое — нависли внушительных размеров часы. Не декоративные, а действующие, живые, как бы объявляющие зрителю: «У нас начало спектаклей минута в минуту».

— Слушай, опять на тебя накатило?

— Да нет. Просто так. Где наши места? — Просто или не просто, но стрелки, подрагивающие над сценой, напомнили не только о пунктуальности, присущей театру, но и о точности железнодорожного расписания. Живо припомнилось, как Станислав привез ее прежде времени на вокзал. Пустая платформа, черная туча, и дождь, вскипающий пузырями. Отозвалась болью последняя минута прощания.

Зрительный зал потемнел и затих. Слаженно, стройно полилась музыка из оркестра. Оксане мелодия пришлась по душе, хотя в разгар спектакля из кресла неподалеку донесся басок: «Он слишком иллюстративен — Глиэр».

Иллюстративен? Бывает подобное свойство у композитора? А если бывает — ну что ж! Петр, расширяя, как он выражался, кругозор своей половины, любил прибегать к наглядному методу, подкреплять «лекцию» иллюстрацией.

В сцене наводнения Оксану заворожили две идущие рядом музыкальные темы: безмятежно-яркое народное празднество и значительно ощутимое стихийное бедствие. Казалось, в зал сейчас хлынут бушующие волны Невы.

В антракте Настя сказала:

— Спасибо, я твою причесочку в божий вид привела. Видик был… разве что в Театре комедии народ веселить.

— С прической кончаю, завтра стригусь.

— Да ты что!

В обстановке праздничного фойе, в потоке нарядной гуляющей публики невесело прозвучало:

— Меня поджидают не в Театре комедии. Знаешь сама.

Объезд Ленинградского метрополитена, его первой трассы, в преддверии пуска которой Настя приезжала в Москву, отнесли на последний из трех отведенных Полуниным дней. Дню этому полагалось быть насыщенным, полным деловых впечатлений, без каких-либо тягостных разговоров и томительных пауз.

Перед выходом из дому Настя прошлась головной щеткой по Оксаниным волосам.

— Хочу представить тебя в лучшем виде. Ты для нашего коллектива уважаемый консультант. Начнем поход со станции «Технологический институт». Наземный вестибюль у нее вмонтирован в здание Главного управления.

— А если с «Площади Восстания»?

— Потянуло к вокзалу?

— Какой там вокзал… Давай для затравки на площадь. Лишний раз на Невский взгляну. Адмиралтейство, пожалуй, оттуда не увидать, но годится и шпиль на вестибюле метро. Шпиль, звезда, колоннада.

— Ишь ты, запомнила.

— Бьюсь об заклад, именно у колоннады ленинградцы назначают свидания, встречи. Вроде как у нашего Пушкина. Верно ведь говорю?

Интерьер «Площади Восстания» впечатляющ, особенно эскалаторный зал. Багряные стены подземного вестибюля напоминают обрамление дворца. Однако не царского. Рельефы на темы «Революция», «Ленин».

— Кр-расота?

— Красота.

— Поехали дальше.

На «Владимирской» рассмотрели мозаику «Изобилие». Настя не преминула сказать: «Изобилие — вот к чему мы стремимся!». «Пушкинская» примыкала к Витебскому вокзалу, откуда народ добирается на электричке в прославленный город Пушкин, тот, где лицей. До Пушкина Оксана обязательно доберется, в том случае, конечно, если ее не потащат под нож. Отмахнулась от навязчивых мыслей, дошли до торца подземного вестибюля, задержались против скульптуры поэта. Сидит, задумался; возможно, сочиняет стихи. Позади в виде декорации парк. Наверно, и его воспевал.

— Парк царскосельский, — взялась подсказывать Настя. — Через Пушкина на весь мир прогремел. И вообще что ни станция, то шибко художественная. И каждая на свой особенный лад.

— И названия подобрали какие-то ленинградские, — подхватила Оксана. — «Балтийская», «Нарвская», «Кировский завод» — он и есть тот знаменитый Путиловский?