Леонид Милош - Братья по крови

— Тебя обманули, Боренька, — прошептала Наташа, по-прежнему гладя его по щеке.　

— Как так?　

— Я до сих пор не вышла замуж.　

— Не может быть!　

— Может, Боренька. Тебя обманули и женили на другой, на той, которая тебе подходила. Это ты меня не дождался, а не я.　

Ее слова прозвучали грустно и словно острым холодным кинжалом вошли прямо в сердце Бори. Ему стало тяжело дышать. Вот она — правда. Он узнал ее.　

— Наташенька, милая, любимая моя, если бы ты знала, как мне было плохо без тебя все эти годы! — Он взял ее за плечи, посмотрел ей в глаза. — Как жаль, что так все получилось. А я думал… Прости меня, любимая…　

— Это прошлое.　

— Я люблю тебя, ты слышишь. Я всегда тебя любил. Даже когда женился, я думал о тебе. Теперь мы будем вместе, теперь я тебя никому не отдам. Ты слышишь, милая моя?　

— Слышу.　

— Мы уедем вместе.　

Она медленно отрицательно качнула головой, в ее глазах блестели слезы. Сердце его сжалось.　

— Ты что, Наташенька? Я столько лет ждал тебя, и ты хочешь сказать — нет?　

— Мы не можем быть вместе.　

— Но почему?　

— У тебя семья.　

— Я разведусь.　

— У тебя двое детей, две девочки. И им нужен отец. Без отца очень плохо в жизни, я тебе это могу сказать по собственному опыту. Очень плохо.　

— Я буду о них заботиться. Ты слышишь?! Я люблю тебя, я не могу без тебя. Милая, прошу тебя!　

— Это не все. Есть еще одно обстоятельство.　

— Плевать! Плевать на все обстоятельства! Мы должны быть вместе! Ты пойми, я умру без тебя.　

— Я убила твоего ребенка, — словно не слыша его заклинания, продолжала Наташа.　

— Что?　

— Я была беременна, когда ты уехал. И я не знала, что мне делать. Я не могла ни позвонить, ни написать тебе, от меня все скрывали. И я сделала аборт, — она замолчала, большая крупная слеза, размазывая тушь, покатилась по ее щеке.　

— Наташенька, милая, мы родим другого.　

Она снова отрицательно покачала головой.　

— Почему?　

— Потому что у меня больше не может быть детей.　

Он замер, неотрывно глядя на нее. Ему было очень жаль ее.　

— Прости… Я не знал… Ничего, мы все равно будем вместе.　

— Но и это еще не все, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я убила, не только ребенка, а попыталась убить и нашу любовь. Мне было очень больно видеть тебя с другой. Я тогда долго ждала тебя у подъезда, и когда увидела тебя с ней, счастливого и радостного, во мне что-то остановилось. Я словно умерла, — она помолчала и потом добавила: — Я стала проституткой и отдавала свое тело всем мужчинам, которые хотели его. А потом я стала очень дорогой проституткой. Но убить нашу любовь так и не смогла, — она замолчала, отрешенно глядя куда-то вдаль.　

— Прости меня, Наташенька, — подавленно пробормотал он.　

— Сейчас у меня все хорошо, живу в Германии. И вот недавно волна тоски накатила и очень захотелось тебя увидеть, сказать, что я тоже всю жизнь любила и помнила о тебе. Ради тебя готова была взойти на любую плаху, принять любые муки. Но ты не захотел быть со мной, Боренька. И я об этом тоже жалею.　

В следующее мгновение он медленно и молча опустился перед ней на колени, обнял ее ноги и стал исступленно целовать их:　

— Прости… Прости меня… Любимая… Наташенька… Я последняя сволочь, но я искуплю свою вину, я буду на руках тебя носить, я буду поклоняться тебе, как богине. Ты и есть богиня, ты самая настоящая святая. И я люблю тебя и больше не отдам никому.　

Наконец она стряхнула с себя оцепенение, наклонилась к нему:　

— Не надо, вставай.　

— Не встану. Я не имею права, пока ты не простишь меня.　

— Я давно уже тебя простила. Вставай! Прошу тебя! Он медленно и тяжело поднялся:　

— Наташенька… Любимая… Теперь мы всю жизнь будем вместе… Бог соединил нас.　

— …Нет.　

— Но почему?!　

Его отчаянный голос болью отозвался в ее сердце.　

— Потому что я не могу.　

— Ты не хочешь быть со мной?　

— Не в этом дело, Боренька. Просто я не свободна.　

— Как так? Ты же сказала…　

— Да, я не замужем. Но я обещала одному человеку, что буду его. Таково было условие твоего освобождения.　

При этих словах он как-то весь согнулся, словно пришибленный, и тяжело замолчал. Вот, значит, какова истинная цена его освобождения! Душа разрывалась, и ему хотелось заорать: «Ну, где же ты, Боже, зачем ты дал ее мне, чтобы снова отнять?!» Он стоял сгорбившись, и его лицо сразу резко состарилось. Затем он снял очки и тихо спросил:　

— И когда же мы с тобой увидимся снова?　

— Теперь, наверное, уже никогда.　

— Почему? Ты не хочешь быть со мной?　

Она ответила не сразу, и было видно, что этот ответ дался ей нелегко.　

— Пойми, я обещала другому человеку, и, боюсь, он меня не отпустит. А обманывать его я не могу.　

Она посмотрела ему в глаза с таким отчаянием и грустью, что у него защемило в груди. Сердце так бешено стучало, что, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу.　

— Прости меня, Наташенька, прости, если можешь! Судьба меня очень сильно наказала.　

— Все будет хорошо, Боренька. У тебя семья, дети. Они любят тебя, а это такое счастье.　

— Да, конечно, — хмуро склонил он голову.　

Где-то сзади послышались шаги, затем громко хлопнула дверца «Запорожца».　

Наташа притянула его к себе, поцеловала в губы и прошептала:　

— Ну все, тебе пора. Иди.　

Он тоже поцеловал ее, крепко обхватил за талию, словно не желая расставаться с этим видением, потом молча отвернулся и медленно, тяжелой походкой зашагал к машине, Он с трудом сдерживал слезы. Такая свобода была ему не нужна.　

Степаныч молча запустил двигатель и резко тронулся с места. Боря, отвернувшись к окну, тоже молчал. Сейчас он со всей ясностью сорокалетнего человека понял, что жизнь прожита напрасно. Цель была ложной.　

…Они благополучно миновали границу. Почти ночью подъехали к какому-то небольшому кемпингу. Служащий кемпинга холодно покосился на зачуханный «Запорожец». Такие машины, наверное, здесь были большой редкостью.　

— Давай самый хороший номер с удобствами, — небрежно бросил ему Степаныч.　

— У нас все с удобствами, — с обиженной ноткой в голосе протянул прибалт. — Но свободными оставались только вот эти отдельные домики. Они семьдесят долларов за ночь стоят, — и, словно оправдываясь, он добавил: — С завтраком.　

— Давай, нас устраивает.　

Степаныч повернулся к Боре:　

— Ну что, приятель, пошли подушку давить, а то я уже третьи сутки на ногах, устал смертельно.　

Боре тоже сильно хотелось спать. Все-таки годы брали свое.　

Они поднялись по ступенькам в небольшой, но очень уютный деревянный домик, выкрашенный в коричневые тона. Внутри, напротив друг друга, стояли аккуратно застеленные кровати, рядом с каждой — тумбочка, ночник с большим ярко-желтым абажуром. Чуть подальше, за перегородкой санузел, душ. Внутри все было сделано со вкусом и с сугубо скандинавским аккуратизмом.