Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

Филатову казалось, что переход ее нарушит что-то в их отношениях, поставит ее в другое к нему положение. Чудак! Если твердо решился, это единственный путь. Нет, она уже не настаивает, она давно не смеет настаивать, даже уговаривала его наладить там нормальные отношения: все же дети и это несчастье… Последний раз он заявил, что его ничего не держит, что если Ольга откажется — он все равно уйдет от Людмилы. Ольга откажется! Но тут… тут слишком на виду и на слуху произошедшая катастрофа. Людмиле не простили, но и им не простят…

Едва дождавшись девяти, позвонила ему. В этот час Филатов всегда был на месте — тешила мысль, что ждал ее звонка. Теперь уже скоро, скоро, милый, — заждался. Людмиле разрешили перейти на работу в колхоз к мужу, они оставили это до конца отчетного года. Ну, до тех пор уже все решится…

— В отпуск хочу! — крикнула она весело в трубку (дня три назад собрался и пошел дождь — мелкий, частый, недолгий, а все же пахмурь и серота навели тоску, потянуло куда-нибудь потеплее, может быть — в Ялту, — да и легче будет оторваться отсюда). — Все убрали! Сдали девятнадцать тонн, валовки — тысяча двести двадцать тонн, восемьсот тонн торгу, ну, еще сдадим им тридцать — пятьдесят. — Это она про картошку. Похвалилась! — Отпускаешь меня? Сейчас только на строительство скотного в Редькино съезжу — ну да, подправляем понемногу! Посмотрю, как картошку сортируют, — все везде прокручу и проскочу к вам посмотреть.

Она дала ему машины — картофельные комбайны, и обещала приехать. Пять комбайнов! Да своих в колхозе два. Ей так хотелось, чтобы он тоже скорее управился.

Голос у Игоря был странный, таинственный. Наверное, в кабинете уже кто-то присутствовал, она точно слышала: странно-таинственный — даже по тем односложным словам, которые ронял.

— Только ты уж не задерживайся, ты нам оч-чень нужна.

Она угадывала, как он улыбался, подтексты волновали, и сердце ее застучало.

Она причесалась, улыбнулась себе в зеркало и еще посидела бездельно. «Вероятно, все закономерно, естественно, — в который раз убеждала себя. — Когда двое работают вместе над одной проблемой, творят, создают нечто прекрасное, общаются постоянно, проникают в мысли друг друга, наблюдают проявление интеллекта, чувств и характера, их поневоле пленяет и ум и характер другого, а там и все прочее. Недаром столько сплетен вьется-кружится вокруг актрис и режиссеров. Ставит спектакль или фильм режиссер, определяет свою героиню, актриса воплощает замысел у него на глазах, угадывает его мечту — возможно, талантливее и тоньше его собственного представления. Конечно, он должен смотреть на нее влюбленно. Другой разговор — возникает или нет между ними близость. Но чувство влюбленности — непременно. Так и тут. И тут так же. Разве в быту раскроется человек, как в работе? Да никогда!»

Хотела заехать в мастерскую попросить высверлить застрявший конец ключа, но решила, что уйдет в отпуск — все без нее сделают, и снова включила зажигание отверткой, поворачивая ею остаток ключа в замке.

Перед зданием картофелехранилища сидели на бревнах на солнышке парни и девушки, московские рабочие, человек двенадцать.

Зияли пустотой огромные ворота законченного хранилища, пугали холодным каменным мраком. Гулкое здание завалено грудами картошки — в мешках и насыпью в отдельных отсеках, но больше ссыпана посередине, чтобы сортировать. Вчера на планерке доложили, что машины занаряжены, сортировки на всех пунктах будут работать с утра. Где же та работа, позвольте? В сумраке копались отдельные фигуры. И управляющего никто не видел. А вчера она радовалась четкости ритма на последнем замахе.

Она заскочила к себе в кабинет, схватила телефонную трубку:

— Убейволк, где КамАЗы? Так, два на строительстве, два на благоустройстве магазина — а остальные?.. Надо самосвал найти — картошку из хранилища на сортировку возить. — Решение, как всегда, родилось внезапно.

И началось. И пошло-поехало… Отчитывала управляющего, отчитывала студентов («Сто тонн в день можно отсортировать вручную!»), летела на другой конец Центральной, где стояла орнаментированная коровьей мордой мозаика с надписью «Совхоз Рождественский», — здесь тоже сидели бездельно, приказывала запускать сортировку («сейчас привезут картошку!»), ловила на дорогах машины, заворачивала к хранилищу. Потом неслась в Редькино, и там не было налажено.

И сводки по молоку… Ох, сводки по молоку!.. В обед вчера не привезли кукурузу. Кукурузу убрали, а подсолнух не подвезли. Распорядилась насчет подсолнуха. Мог бы зоотехник распорядиться! Все повторялось в десятый, двадцатый, сотый раз — она никак не могла выскочить из заданного когда-то вращения.

И пришлось позвонить в управление, в Волоколамск — кажется, с отпуском пока не получалось. Начала издалека:

— Свеклу убираем, двадцать два га убрали, картошку подбираем. Закончили вчера. Да, все. Все убрали! Комбайны уехали подбирать клевера последние, намолотили тонн десять — пятнадцать бункеров. У меня задача еще — пустить скотный двор — да, ворота и подъезды, и уж тогда… тогда можно и отпустить меня, так ведь, да? Миленький, а сейчас некому пахать, силос закончим — будем пахать. Массы вчера мало положили — сто девяносто тонн. Переезжали, пока переехали… Почти девятьсот тонн государству зерновых сдали… Ну, определимся, конечно!

Господи, когда перестанет отчитываться?.. Ой перестанет.

Филатов ждал. Она же добрых два часа провела в Редькине, где ремонтировали ворота, где устраивались подъезды (должны класть бетонные плиты!) и где долго решали, сток или спуск делать для навозной жижи. Поскальзываясь на высоких каблуках, бегала вдоль гулкого бетонного помещения, инженер и бригадир едва поспевали, она предлагала снимать грязь бульдозером вместе с асфальтом, они спорили, утверждали — не пойдет бульдозер. А она удивлялась, как не предусмотрела всего, глядя в проекты.

И вот бульдозер уже срывал асфальт, заросший навозом — асфальт вздувался, корячился, отпадал на сторону. Бульдозер, надрываясь, заходил снова и снова. Запустила!

«Нет, — думала, возвращаясь в Центральную, — совхоз — это, конечно, промышленное производство, предприятие, но не завод, где четкий план, четкие позиции, где всякий точно делает свое дело и не смеет уклониться. Здесь план лимитируют и погода, и настроение доярок и механизаторов. Завод не может быть на территории в семь тысяч гектаров. И неизвестно, как работал бы иной директор завода в совхозе». В последней газете среди великого списка награжденных одного лишь товарища из совхоза усмотрела, да и то из Красноярского края, да и то механизатора. Она не претендует на аплодисменты, но совхоз — это, вероятно, такая стадия организации сельских тружеников, до которой сознание не у всех еще доросло. Впрочем, впрочем… «экономические условия ведут к социальным, а уж социальные влияют на нравственность». («А мы все хотим, чтобы наоборот было…») Может, здесь и совхозы-то ни к чему?.. Мыслишка тут же показалась кощунственной. Она вспомнила, сколько колхозов хотели бы принять статус совхозный! Ну да, чтобы покончить со своей коллективной собственностью и целиком опереться на государственную. Главное — на госбюджет. Какой колхоз может позволить себе свободу в средствах — в строительстве или в покупке техники или даже зерна? Ну, на оборотные средства окажут ему кредит краткосрочный — на семена там… А покрупнее чего — извините. Шевелите-ка сами мозгами. Подоходные-то налоги не платите? Ну и выкручивайтесь, протягивайте ножки по одежке. Кулебяка сунулся было, хотел совхоз организовать, а ему — отбой. А как вы думаете, если все на государственную шею сядут? Нет уж, пока человек не научился как следует считать… Ну вот, к тому и пришли: человек, работник… Она не снимала с себя вины: недоставало и ей умения, терпения, сил, во все вникала сама — умению доверять, видимо, тоже надо учиться. А где брать терпение? Вот, кажется, все налажено, отрегулировано — и снова срыв. Ну, сегодня суббота, страда кончилась, люди расслабились — надо когда-то снять напряжение. Но ведь можно понять, что еще рано, что еще чуть-чуть? В каждом это должно жить естественно. Жило же в русском крестьянине, когда работал в своем хозяйстве? Так то — в свое-ем! Где все и обдумывал, и налаживал, и получал сам! И тем жил. «Прав, прав мой Филатов, са-мо-му распоряжаться землей — вот смысл жизни». И тут подумала, что праздников религиозных была тьма-тьмущая, а в праздники не работали — не зря, видно, а как иначе выдержишь этот труд? И вспомнились сеяльщики этой весной, как Суворов с ребятами набирали их из самых родненьких и близких… Уж не семейный ли подряд зарождался?.. Впрочем, зачем теперь думать?