Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

— А я ведь надумала уходить. Предложили другую работу.

— Знаю, в горкоме, Игорь Сергеевич доложил. Не представляю тебя в строгом мундире, не будем говорить — в чиновничьем. С твоим характером, темпераментом, извини — импульсивностью… — тебе ни к чему!

Она говорила так, словно вопрос решен и будущая общая их жизнь — решена. Все Долгопрудные готовы переехать, обосноваться, тянуть ее дело.

— Дочка — медик, применение найдется, зять — шофер, это, знаешь ли, хорошо. И Васенька в школу пойдет…

Она представила Веру Гречуху, Веру Ивановну, с непререкаемым, поучающим голосом, с голубыми справедливыми глазами, за этим вот столом, над проектом нового землеустройства, у телефона (сводки по молоку, машины, строительство!), ведущую планерку, или же в трудяге-«уазике», любовно ухоженном Володей (с поля — на поле, с фермы — на ферму!) — бескомпромиссную, нацеленную, знающую, чувствующую. Все это Вера могла делать, пожалуй, не хуже ее. Почему-то до сих пор Зимина очень отвлеченно думала о том, кто придет на ее место.

— А зачем тебе подниматься оттуда? — спросила, подавив что-то неприятное, хлынувшее к сердцу, какой-то протест. — Вот, оказывается, какой может быть поворот.

— В родные земли хочу, Олька! Понимаешь, наступает момент, когда везде плохо, кроме родных земель. А у меня уже и тут болит, и тут. — (Никто в жизни не звал ее больше так: «Олька»!) — К тому же я достаточно реализовала себя там как личность. Хочу новых задач, новых трудностей, а главное — для моей земли что-то сделать. Ты же помнишь, я с Шаховской, и когда Игорь Сергеевич предложил… А у Левушки десять лет аллергия — может, пройдет?

Выходило, Ольга просто не имела права останавливать Долгопрудных с их желанием переехать.

— А я не скажу, что реализовала себя как личность. Реализовываю, каждый день реализовываю, — посмеялась она. — И столько дел ни с места! Землепользование — раз, сокращение поголовья стада — два. Хочу половину! Ей-богу, на поставках не отразилось бы. И еще одно дельце, боюсь, останется без движения.

И она выложила соображения насчет погибающих деревень, брошенных домов, оставленных пепелищ и необходимости устраивать дачные поселки на болотах и рассказала о своей записке, с которой поступила так самодеятельно, в обход секретаря горкома.

— Он, как я поняла, никаких телодвижений делать не будет.

— Да ты молодец! С этими домами, с куплей-продажей их что-то неладное, народ сердится, возмущается, а нам будто бы дела нет! — Вера выговорила «нам», словно могла что-то решать или изменять. — Придет из того Совета одобрение — я уверена. Мы в другой Совет, в самый высокий. Вдвоем-то как навалимся? Только надо быть во всеоружии, покажешь мне завтра текст.

— Боюсь, что мы с тобой романтики.

— Здрасьте! В восемнадцатом году Ленин придавал продразверстке какое значение? А через два года говорил, что ничто не напортило нам так, как продразверстка. Умел признать! Мыслитель, политик, умел слушать и слышать. Отвергал Достоевского, да? А кто знает, что думал он о нем в конце жизни?

— Умница ты у меня, — сказала и Ольга, сразу согласившись со словами про Достоевского. — Сегодня пришел наконец проект нового землеустройства. Мы и сами кое-что пробовали — бригады на севообороте. Но что-то не очень выходит. И с молоком лихорадит. Сложилась одна бригада на подряде…

— Надо все переводить! Одна! Обязательно будет какой-нибудь крен. А фермы? А кормодобывающее звено? Оно должно получать в зависимости от молока, тогда будут стараться, спешить. Это я вам все рассчитаю.

— Район плохо помогает. Разослали инструкцию — и успокоились. Никто не приезжает, не волнуется, не предлагает… Ах, не верю я ни во что! — взорвалось вдруг в Зиминой отчаяньем. — Рвусь, ввожу новое, добиваемся, выполняем и — опять ничего. Копошимся в своем дерьме, выскочим на миг — и опять туда. Что-то не так все идет.

— А ты не чуешь? В атмосфере перемены?

— Ну!.. Столкнут министерство, дадут другое название, насадят новых чиновников и все равно будут командовать, планировать, понукать. Если бы самим…

— Да ладно тебе, ты слушай. Я говорю — без школы ничего не получится. Школа коллективного подряда — это же месяц! Всех пропустим через нее, усвоят — готовь приказ, во всех бригадах внедрим, на фермах.

Она сама готова была провести учебу (со специалистами и руководителями среднего звена). Надо только разработать положение о материальном стимулировании «в зависимости от экономического эффекта». Заготовить расчеты зарплаты, премий, доплаты за продукцию… У них на Кубани…

Она говорила и говорила, а Зимина думала: правильно, что не спешила с подрядом. Осрамились бы.

— С сортировкой картошки замучились, — остановила она Веру. — Но кажется, выбила сортировочный комплекс. Я бы не замахнулась, если бы собственными глазами не увидела на Украине.

— Всего несколько человек на весь урожай, — ввернула Вера.

— И пусть займет половину картофелехранилища! Гром-ма-дина, — он словно сотни алых полотнищ, а? — Зимина поймала себя на том, что прикидывает, как пошло бы у них с Верой. И что-то похожее на совестливую тоску толкнуло к окну. Ударила по раме: — Господи, одиннадцать лет! Что было-то? Каждое бревно, каждый кирпич, лист железа — мои…

Серость заволакивала небо. Люди разбрелись, машины скучно стыли вокруг гаража, еле мерцал алюминием АЗС, возле мастерских ничего не посверкивало, никто не мельтешил, из картофелехранилища еще доносился перестук, а на пилораме тишина… Под окном поднимала, раскрывала ветви, обвешанные кровяными гроздьями, калина. К кому будет тянуть их теперь?..

Зимина вернулась к столу, нашарила в ящике флакончик, накапала в рюмочку.

— Ах, Олька, надо решить сразу — и успокоиться. Хорошо-то как у вас… Стосковалась я. А с Игорем Сергеевичем мы потолкова-али… — Вера вдруг остановилась: — Он влюблен в тебя?

— Может быть.

Вера пожала плечами:

— Не хочешь говорить — не надо.

— Да хочу, хочу! Я люблю его, Верушка!

И это оказалось странно: не виделись столько лет, а встретились с желанием предельной откровенности, на которой расстались. Ольга неожиданно осознала, что ни с кем не бывала так откровенна, как с Верой.

— Он женат, Верушка.

— Я поняла. Она звонила, он бегал, какие-то примочки детям доставал. Лобзик показывал — Ванечке купил.

— Дети не остановят.

— Мальчику отец нужен, Оля.

— Девочке, между прочим, тоже нужен отец. У меня девочка росла. И выросла.

— Мальчику больше.

— Да что вы взялись меня воспитывать!

— Кто еще?

— Есть одна…

— Я ревную, Олька!.. — И осторожно и ласково Вера спросила: — И ты с таким багажом… хочешь туда ?

— А что?

— Да там вдесятеро спросится с тебя. Уж я повидала, поверь. Ну, ты только представь: она же пойдет писать, требовать. Двое детей и такое зыбкое у нее положение… Что поднимется! Нет, не надейся… И разве ты сможешь уехать отсюда? — кивнула она неопределенно в окно.