Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

Она и так опять по ночам не спала. Столько езды, дел, разговоров, страстей — приходилось принимать снотворное. Казалось бы, должна повалиться. Она и валилась. Но если и спала, то странно. Чаще всего не могла уяснить, осознать себя в пространстве. Находилась где-то не на земле, а выше, на высокой стене. А на балконе корячились, лезли друг на друга, закидывали ноги какие-то люди, мужики. Поворачивались к ней — лица отвратительны, страшны, скукожены, голые круглые черепа. Она понимала, что нужно проснуться, но ноги были привязаны, сплетены — ступни как бы входили друг в друга. От нетерпения выдраться начинало ломить сердце, и это уже была реальность. Она делала усилие, поворачивалась, чтобы снять боль, ноги снова впаивались друг в друга. «Попадева, попадева», — проносилось в мозгу, и было нехорошо от непонятного смысла: не «попадья», не «поповна», а что-то еще более нелепое — «попадева». «И снится нам трава, трава у до-ома», — вырывала она себя из сна. Потом среди дня нелепое слово всплывало, щекотало.

— Ольга Дмитриевна! — С террасы подъезда сбежал бригадир Центральной фермы, тот длинноногий, что приехал из Истры весною. В несколько прыжков поднялся на шоссе к «уазику». — У меня ЧП!

— Как раз то, что мне надо, — угрюмо пробормотала Зимина, выходя из машины.

Он не принял шутки, жестковатое худое лицо и умные глаза замкнулись.

— Василису Потапову опять с сумкой комбикорма взяли.

Он так и сказал: «взяли». В тоне, во всей повадке угадывался будущий начальник.

На террасе стояла и сама Василиса. Большая, сухая, без платка, с независимым видом хмуро глядела на подходившую Зимину.

— А вы думали как?! — первая громко заговорила она, словно перекрикивая кого. — С утра до ночи на ферме, сена для сдачи на комбикорм не управлюся накосить, а птице — и той всыпать надо!

— У тебя, Потапова, всегда отговорки, — укорил бригадир, — все объективные причины. Чудно и много!

— Попадева, — процедила Зимина.

— Чего?

— Не ходи за мной! — и она прошла мимо, не слушая, что там Василиса несла на бригадира.

Сколько раз сама останавливала автобус с доярками, скотниками, ярилась, видя бутылки, бидончики с молоком, — и прощала. Призывают-призывают держать скот, а кормов не укупишь, не достанешь. На что только не решаются люди! А в том случае, когда трактор перевернулся? Когда пьяный отец посадил за руль мальчика? Она приехала, ходила за кюветом и вдруг увидала мешок с комбикормом. Отлетел далеко? Или батька бросился прежде всего убирать украденный комбикорм, а не вытаскивать придавленную девочку? Но от Потаповой не ожидала. Было мерзко и унизительно. «Уходить надо скорее, уходить», — без особой логики сделала вывод, в то же время чувствуя, что история с Потаповой расстроила меньше, чем могла бы расстроить прежде. Надо принимать меры, и только это было неприятно.

Ехать к Филатову не успевала, все-таки тридцать километров, и боялась, что телефонный звонок не застанет его.

— Миленький, — обрадовалась она, услыхав такой родной его голос, — не получается приехать. Вы как-нибудь сами. А вечером ко мне. Да? Хорошо?

— Подожди… — Он молчал, показалось — в замешательстве. И словно махнув на все рукой, весело заговорил: — Слушай! Хотели к тебе сюрпризом! Но судьба против, чтобы, значит, не хитрили. Больно ты у нас человек серьезный. Ты знаешь, кто у меня? Супер-экономист, которого тебе сватаю. С утра сидит.

— Ты что, друг? Как же можно в обход меня?

— Почему в обход? Ничего ведь не решено. Это я расхваливал тебя, твое хозяйство — товарищ приехал посмотреть, познакомиться. Может, ему не понравится. С утра ждем, думали — так проще.

Зимина вдруг вспомнила, что экономист, кажется, женщина, и ревниво проговорила:

— Тебе, конечно, проще было самому встретить.

И он вспомнил — возможно, по ее тону, — что в свое время сообщил, о ком старается. И сделал вид, что не собирался скрывать:

— Да нет, она сама добралась. По адресу.

— Ах да, вы же переписывались…

— Ладно, может, машину пришлешь?

— Не могу. Пусть добирается своим ходом. По адресу. Но в течение двух часов. К вечеру уеду в горком, — и, не дожидаясь ответа, положила трубку.

Он снова набрал номер и сухо сказал, что фамилия экономиста — Долгопрудная. На всякий случай. И тоже дал отбой.

Она почувствовала укол совести — может, ему действительно неудобно перед этой Долгопрудовой или… как ее там? И пусть. Надо бы еще раз объехать, проверить сортировочные комбайны.

На лестнице Зимину перехватила Галина Максимовна. Она прищелкивала языком, помахивала большим пакетом-конвертом — эмоций у нее хватало. Приобняла и шепнув: «Идем, идем!» — повлекла наверх. Пришлось вернуться. Галина уселась, располагаясь, видимо, надолго.

— Ну, что там у тебя? — заходя за свой стол и не садясь, спросила Ольга Дмитриевна.

Галина протянула книгу, точнее — журнал, какие-то материалы, переплетенные в ярко-красный коленкор. На белой наклейке машинописная надпись: «Проект внутрихозяйственного землеустройства совхоза „Рождественский“ Волоколамского района Московской области, Москва, 1980 год».

Неожиданно все в Зиминой словно бы засмеялось. Гася волнение, произнесла чуть иронично:

— Вот это да-а! Как они вовремя! — и села, откинув обложку.

На первой странице сообщались фамилии — кем подписан проект: замдиректора института, начальником отдела, главным агрономом-экономистом, главным инженером проекта, начальником почвенного отдела. Смотри-ка, какой народ бросался на помощь!

Было подробно расписано внутрихозяйственное устройство ее земли. То есть бывшей ее… Чертежи, чертежи и всякие закономерности в чертежах. Севообороты двух отделений: в каждом кормовой или полевой с картофелем, в Центральном — севооборот полевой и орошаемый участок. И решительно все относительно бригад и звеньев, занятых зерновыми культурами, кормодобыванием. Все упорядочено, взаимосвязано… Зимина вчитывалась, и хозяйство ее освещалось все ярче, будто кто включал гигантский реостат.

Тут действительно было все: и основное направление хозяйства (молочное!), и структура управления, и использование земель по годам, и мелиоративные мероприятия, и количество севооборотов, и урожайность культур, и внесение удобрений, и поголовье и продуктивность скота, обеспеченность кормами, даже межхозяйственные связи.

Вот это тупичок! Улав-ли-вающий… Неужели, если исполнить, как распланировано, хозяйство превратится в отлаженный механизм? Но она-то что радуется? — одернула она себя. Какое ей будет до всего этого дело? То есть будет, конечно: доброе звено в ее регионе! И можно уронить иногда: «Это хозяйство, в котором я налаживала производство с минусовой отметки, которое приняла убыточным, попросту разваленным, промантулила в нем одиннадцать лет и оставила на взлете». Но не взлетела! Предпочла отдышаться.