Геннадий Руденко - Чабанка

Правильно отмечал пёсик Фафик [107] Песик Фафик — литературный герой рубрики «По разным поводам улыбки» популярного журнала «Наука и жизнь» : «не всё, что торчит над водой — лебедь».

Во второй половине января стройуправление округа проводило большое комсомольское собрание — отчетно-перевыборную конференцию. Мне было поручено выступить на этом шабаше. Светясь от оказанной мне чести, я взошел на сцену, где в торце стола президиума была установлена трибуна для выступающих. А в президиуме сидел весь цвет стройуправления во главе с генерал-майором, начальником отдела строительства и расквартирования войск Одесского военного округа.

Не знаю, видели ли рядовые делегаты конференции, как меня качнуло, когда я встал за трибуну. Со стороны президиума меня накрыла столь плотная волна перегара, что мой, должно быть, неокрепший ещё в стройбате организм не выдержал — я сбился и забыл начало выступления. Я никогда не читал выступлений с бумажки, готовил только план и тщательно прорабатывал начало, а там: как вынесет, как слушать будут. Я удивленно обвел глазами членов президиума и проблеял что-то нестандартное, типа:

— Ну, что я вам хотел сказать, товарищи?

Чем вызвал интерес у слушателей, ко мне повернул озадаченное лицо даже генерал. Его взгляд послужил штопором, пробка из головы вылетела и меня понесло. Необычное начало и живая речь смогли удержать внимание президиума минуты на три, потом краем глаза я увидел, как лица членов заиндевели, взгляды затормозились, только комсомольский вожак политуправления периодически вскидывал голову и строго вглядывался в зал. Тяжко было мужикам сидеть на сцене под взглядами сотен зорких комсомольцев.

Мое выступление публике понравилось, мне аплодировали, вновь проснувшийся генерал одобрительно кивал головой. Я сел на свое место. Следующий выступающий был обычным для подобных сборищ. Он сразу уткнулся в свою бумажку и начал бубнить что-то о том, типа, с какими, мол, результатами их комсомольская организация бороздит просторы мирового театра. Весь президиум сладко спал, первый ряд, как самый опытный, с открытыми глазами. Только седой полковник, начальник политотдела стройуправления не сдержался, потерял бдительность и выдал раскатистого храпака. Проснувшийся рядом сидящий генерал, отечески улыбнулся в зал и толкнул локтем, выводящего длинную руладу, полковника. Голова того слетела с подставленной левой руки, кулаком правой он что было мочи хлопнул по столу, внятно произнёс «да, ну его на хуй!» и открыл глаза. В зале тишина, все замерли, выступающий сбился. Генерал закрыл лицо ладонью, чтобы не было видно, как он ржет, но даже его огромная ладонь не могла скрыть все лицо — то снизу выпадала челюсть, то сверху вспархивали брови. Генерала ритмично трясло. Полковник крякнул и сделал государственное лицо. В рядах президиума возникло здоровое оживление, члены членов президиума расслабились, руки потянулись к спасительной влаге в графинах.

В своем заключительном слове генерал сделал ссылку на мое выступление, Кривченко, сидевший в местах пяти от меня, показал мне пальцем — мол, всё окей, молодец, сержант. И тут на трибуну генералу поднесли записку. Лицо командира сразу скисло, только выпив стакан воды, он продолжил:

— Товарищи. Мне только что доложили, при строительстве жилого дома произошло ЧП. Оборвался крепёж строительной люльки, пятеро наших товарищей не смогли удержаться и упали. Двое в тяжелом состоянии доставлены в больницу, а трое военнослужащих срочной службы погибли. Погибли люди из-за головотяпства других, мы здесь много сегодня говорили о воинской дисциплине, вот вам пример. Виновные будут наказаны. Прошу почтить память наших товарищей минутой молчания.

Какой пример? Какой дисциплины? Никто и не думал смеяться над несуразностью, нескладностью сказанного. Все встали, помолчали. Все мы прекрасно себе представляли, что любой из нас мог быть на месте этих несчастных пацанов. Вот дикость — смерть в армии в мирное время. Концовка конференции получилась скомканной.

Мы, члены делегации Чабанского стройбата, вышли на улицу, перешли через дорогу к нашей машине и закурили. Балакалов говорит:

— А помните, товарищ майор, год назад на Военветке семь человек пострадали и тоже трое погибли.

— Помню, нах.

— А чего там случилось? — спрашиваю я.

— А бойцы зимой должны были очистить стройплощадку от строительного мусора. Там плита бетонная большая на земле под снегом валялась. Ну, снег очистили, плиту краном зацепили, а она ни в какую. Примерзла, блядь. Их командир, старлей, приказал костер запалить, чтобы плита оттаяла, мудак. А какой там, нах, костер зимой — не горит и всё, дрова то никакие. Один, самый умный, наверное, и предложил брикеты сухого кислорода для розжига использовать.

— Как это? Что за брикеты? Как это сухой кислород?

— А хуй его знает! Знаю, что это какая-то хуйня, которую подводники используют, а по окончании срока годности должны уничтожать. А кто же у нас инструкции соблюдает? Выбросили на хуй и дело с концом. А только ж ваши рылы солдатские всё увидят и любые приключения на свою жопу найдут. Притянули этих брикетов, кинули в огонь. Не горит. Тогда этот пидор гнойный, старлей, бойцам и говорит, масло, мол, отработку тащите, подольем в огонь — загорится, как миленький. Загорелся. Трупы, мясо.

— Не понял? Чего это?

— Ты чё с бодуна? Кислород с машинным маслом это как атомная бомба. Так ебануло, что все, кто вокруг были, полегли. Старлею, между прочим, ногу и яйца оторвало. В ы ходили его, под трибунал отдали потом. Судили недоумка.

— Да, история…

— Бывает.

— Не дай Бог!

— Стройбат он и есть стройбат.

А мне за выступление дали отпуск на пять суток, как раз к годику моей дочери. Только думаю, не так за моё выступление Кривченко раздобрел, как за ссылку генеральскую. Отметили, одним словом. А я и рад.

Как обычно отоспался я в отпуске и быстрей назад — всё же стрёмно Родину одну без охраны оставлять. Тем более, как оказалось, Родина снова требовала нашей помощи в снабжении её мясными продуктами. В первый же день после моего возвращения наша начальница послала нас на холодильник Бульбе помогать.

— Здорово, хохол!

— Доброго и вам здоровья, уважаемые сидельцы. Мир и удачи вашей хате! — ответствовал я по протоколу, заводя своих ребят в раздевалку холодильника.

— Типун тебе на язык!

— Ты чего это? Не в камеру же вошёл.

— Да, так, померещилось.

— А чтоб тебе не мерещилось, именно ты и пойдёшь сегодня в камеру. С нами, — Бульба.

— В какую ещё камеру?