Геннадий Руденко - Чабанка

— Гена, меня земляки, что у нас квартируют, на день рождения пригласили. Пойдём вместе.

— Юрчик, а я что за еврейский подарок канаю?

— Меня на хе пригласили. Я сказал пацанам, что у меня друг есть, хохол, нашу еду, корейскую любит. Так что ты приглашён. Хе настоящего попробуешь.

Был поздний вечер, час прошёл после «отбоя». Мы с Тё зашли в угол, где располагались гости. В казарменном сумраке я разглядел две, составленные вместе, тумбочки, которые располагались в проходе между двухъярусными койками. Нас встретили трое корейцев. Сели за «стол». Перед нами стояла большая кастрюля, накрытая крышкой, три трёхлитровые банки с водой, две буханки солдатского хлеба кирпичиком, кружки и ложки. Все расселись, каждый кореец на колени положил себе полотенце. Я этому слегка удивился, так как о такой степени чистоплотности, речь в нашем стройбате до этого не шла.

— А это зачем?

— Увидишь, — корейцы заулыбались, — На, держи.

Мне тоже дали чистое полотенце, которое я постелил себе на колени, на хэбэ. Из тумбочки появилась бутылка самогонки, разлили сразу в пять кружек, подняли тост за новорожденного. Выпили, открыли кастрюлю. Там я с трудом разглядел невзрачные белые кусочки чего-то в специях и кольцах фиолетового лука. Закусили. Самогонка была крепкой и вкуса закуски я не ощутил. Вкинул я в себя ещё одну полную ложку закуски и задохнулся. Рот, казалось, сначала свело судорогой, потом он онемел и, наконец, запылал огнём. Пить!!! Мне в руки сунули банку, я припал к ней, как к пожарному гидранту. Глаза наполнились предательской влагой.

— Юра, а ты говорил, что твой приятель любит корейскую кухню.

Пацаны смеялись. Я же начал приходить в себя и мне стало обидно, обидно за державу, за нацию, да, что там говорить — за расу, и я потянулся за следующей порцией. Эффект был уже слабее, но вода всё равно понадобилась. Между глотками я шумно вдыхал ртом в себя воздух. Нёбо во рту одеревенело. Лоб и запястья рук покрылись крупными каплями пота. Ага, пришла очередь и полотенца. Успокаивало то, что и корейцы усиленно подтирали лбы, пот просто заливал глаза.

Ничего более острого в своей жизни я не ел. Это была даже не просто острота, это было что-то другое. Постепенно начал проявляться и вкус, но потом. Вначале от каждой порции шок, но шок всё короче и короче, а послевкусие всё длиннее и длиннее. Мне это блюдо начинало откровенно нравиться, но я бы всё равно не рискнул сказать, из чего и как оно приготовлено. Первым откинулся Юрка Тё, за ним ещё два корейца. Доедали только именинник и я. Теперь парни смотрели на меня с уважением.

— Ну, ты молодец.

— Да, я такого ещё не видел, — другой.

— Я же вам говорил, — Юрка с гордостью за меня.

— Хорошо, парни, спасибо за угощение. А теперь колитесь, что мы ели?

— Хе.

— Я это уже слышал. А что такое хе?

— Тебе повезло, братан, ты ел самое традиционное хе, — за объяснения взялся именинник, — мне родители ко дню рождения прислали посылку всех необходимых продуктов, лук там, все специи. Такого здесь не купить.

— Признайтесь, Шарика завалили?

— Ха-ха. Многие считают, что настоящее корейское хе должно быть из собаки. Но это не так. Только рыба, рыба пресноводная.

— А как же она была приготовлена, что я бы её ни от мяса ни от картошки не отличил. Продай рецепт.

— Всё просто — берёшь сырую рыбу, чистишь, отделяешь от косточек и варишь в уксусной кислоте.

— Как это в уксусной кислоте? Сколько времени варишь? На каком огне?

— Ни на огне. Я же говорю — варишь в кислоте.

— Я понял, что в уксусе. Сколько уксуса надо? — до меня не доходило.

— Кислоты надо столько, чтобы покрыть всю рыбу, — парень удивлялся моей тупости.

— Ладно, а сколько времени надо варить?

— Часов десять, двенадцать.

— ?!!!

— Гена, кусочки рыбы укладываешь в кастрюлю и заливаешь концентрированной кислотой, уксусной эссенцией, она в каждом гастрономе продаётся, — в разъяснительную работу вступил Тёха.

— Как эссенцией?

— Вот так. Никакого огня не надо. Рано утром залил, а к вечеру мясо будет как варёное. Белку всё равно от чего сворачиваться — от огня или от кислоты…

— …Потом добавляешь наш лук и специи, много специй.

— Убили! Знал бы, что вы мне скармливаете концентрированную кислоту… Б-р-р. А были уже случаи, чтобы люди выживали?

— Были. А тебе что не понравилось? — обиделся хозяин застолья.

— Понравилось, но думаю, что правое лёгкое надо будет удалять.

— Зачем? — их черёд был удивиться.

— Место печени освободить.

С чувством выполненного долга я лёг спать — расу не посрамил. Спал как убитый. А утром меня ждала совершенно неожиданная неприятность. Самотуга ночью настучал Седому по голове. Седой из моей бригады, а бригады у нас, как семьи в зонах.

— Седой, что случилось?

— Самотуга бухой ночью припёрся и меня поднял. Я пытался тебя и Войновского дёрнуть, но вы дрыхли без задних ног, сука. Зашли мы с Самотугой в сушилку, там он мне пизды и дал, — нехотя, кратко поведал Седой, — здоровый он бычара.

Делать нечего, пошёл я искать Самотугу.

Валерку я нашел в умывальнике.

— Валера, пойдём побазарим в курилку.

— Сейчас. Домоюсь и сигареты возьму.

— Не бери, у меня есть.

Дождался я Самотугу и мы вместе вышли на улицу. Прошли и сели в курилке.

— Валер, объяснись.

— Ты о чём?

— Седой мой бригадник. Что случилось? Какие у тебя к нему претензии?

— Гена, у нас к тебе претензий нет, — скривившись, нехотя процедил Самотуга — И за Седого я бы на твоём месте не впрягался.

— У кого это «у нас»? И в каком я теперь положении?

— «У нас» — это у «угловых».

— А это, типа, блаткомитет?

— Не шуткуй. Если хочешь, пусть будет блаткомитет. Мы тебя давно пасли. Если бы не твой трибунал, был бы ты у нас в авторитете. А так, ты меченный, но по жизни — правильный пацан. Ты на стрёмных позициях, почти на сучьих, а людей не сдавал, горя никому не сделал. Даже наоборот. Ты что, думаешь мы не знаем, как ты пацанов на трибуналах отмазываешь? Юрка Карев тебе, кстати, поклон с малявой передавал.

— Спасибо, — не нашёлся я, что ещё сказать. Что и говорить, мне было приятно — признание заслуг тешило моё самолюбие. — А как это Юрка к вам-то дотянулся?

— Люди кругом есть.

— Куда его упрятали?

— Не знаем, он отписался, когда ещё в Одессе на пересылке был.

— Э, парни, покурим? — к нам подошёл молодой.

— Ещё не жжёт. Погуляй пока, — Валерка только стрельнул глазом, — А Седой твой — сука.

— Не гони.

— Отвечаю.

— Точняк?

— Мы за ним секли последнее время. Много блуда и всякого, часто он в непонятном. По-нашему — он стучит.

— Валерка, скажи мне, как на духу, вы уверены или вам прапорщик Байков напел этот мотивчик?

— Уверены, — прищурился на меня подозрительно Самотуга, сплюнул на бычок и поднялся. — Извини, что я тебя вначале не предупредил. Ты прав, по понятиям, так мы должны были поступить. Под кайфом я был. Задвинулся. Лады, поздно уже. Идём хавать.