Геннадий Руденко - Чабанка

На обед тот же водитель, что доставил нас из части, звали его дядя Яша, дядя Яша Лоренц, привез нам обед: два термоса — первое и второе, чайник киселя с заткнутым газеткой носиком и хлеб. Несмотря на голод, кушать это было невозможно. Термосы, по виду напоминавшие молочные бидоны, очевидно были изначально грязными, воняли страшно, еда была полностью испорчена. Алик был разъярен:

— Ты помыл вчера термосы, шакал?

— А как их вымоешь, вода холодная? — Вовка Гажийский.

— А меня это ебет, военный? Я за тебя пиздячить буду? Мухой давай, грей воду, сука.

— Их все равно не вымыть.

— Это ты мыть, падла, не хочешь потому, что у самого хавка домашняя! Маманя привезла?!

— … — молчит Вовка.

— Давай, на всех вытаскивай.

Вовка молча полез в тумбочку. На свет появились белый хлеб, сыр, колбаса.

— Это мне до конца недели привезли, мне же ужин и завтрак никто не привозит. — глядя в пол, шепчет Вовка.

— Так ты в часть попросись, гандон штопаный, там бесплатно кормят! — Алик просто взбеленился, — Что, не хочешь?! Сцышь, падла?

Остальные не принимали ничью сторону. По всему видно было, что с совестью у товарища Гажийского было не все в порядке. Но пообедать мы пообедали. И чай попили. И покурили. Опять чай попили. Сержант Кимельдинов, отвернувшись от нас, спал на койке или притворялся, что спит. Мы с трудом помещались на оставшейся сидячей площади.

Буквально за несколько последующих дней я стал, как мне кажется, неплохим работником. Кран разворачивал и сворачивал споро, почти автоматически: лапу развернул, закрепил, доску подложил, железный блин броском, одним движением сверху, ломик воткнул, подкрутил пока рессоры не освободятся, паук расцепил, готово, вируй смело. У меня уже появились рабочие сапоги, нормальные, настоящие рукавицы стропальщика, я летал голым по пояс в одних штанах от ВСО [59] ВСО — военно-строительная одежда, рабочая одежда в стройбате. по плитам вверх и вниз, я успевал стропить плиту, слетал со стопки плит вниз, забирался на машину и принимал плиту там. Если плиты перекрытия были заскладированы небрежно, то есть прокладочки между плит в стопке не строго одна над другой, то такая плита при подъеме могла лопнуть, крюки с бешеной скоростью вылетали вместе с петлями из бетона. После этого плиту можно было переместить только удавкой сделанной из стропы, но тогда плита в воздухе вращалась и могла соскользнуть. Я начал привыкать к тому, что в любой точке, где бы я ни оказался, прежде всего я должен был осмотреться и определить путь для отступления в случае опасности. Потом это вошло в привычку и делал это автоматически, что не раз спасало мою жизнь или, по крайней мере, здоровье, как в армии так и после.

А по началу страха я не знал, каску не надевал, в ней метаться мне было неловко. Загружали мы в основном бетонные плиты перекрытия и внутренние стены девятиэтажек, которые возводились при помощи нашего стройбата в офицерском городке Гвардейском. Работа очень нравилась, первое время по вечерам приятная физическая усталость, как после тренировки.

Отличная была и наша команда: Войновский и Те могли впрягаться в работу, как и я, Ленчику Райнову было сложно, ничего тяжелее помойного ведра до армии он не поднимал, но он старался, Баранов и Близнюк шланговали в любой удобный момент, но когда надо, работу все же делали, Гажийский по началу только исполнял приказы, молча. Ты ему:

— Вовка, стропи плиту, — зацепил крюк.

— Что ты делаешь? Перецепи крюк другой стороной, он же сейчас петлю вырвет, — перецепил, стоит.

— Отойди, — отошел.

— Да поддай же ты ее, чтобы она на машину по длине пришла, — поддал, стоит.

— Снимись с ручника, тормоз, уйди из под плиты, — ушел.

Казалось, что на два года он выключил сознание, его мозг впал в анабиоз, в отличии от тела, которое все время требовало питания. Владимир Гажийский был тихим интеллигентным парнем, с ним можно было поговорить о разном, был он безобидным и добрым, просто армия не предоставляла возможности демонстрировать именно эти его качества. Хорошим специалистом он станет позже.

Быстро наладились мои отношения с командиром-бригадиром, он понял, что может на меня положиться и он ложился. Благо заданий на день было несколько, Алик отбирал несколько человек на другие работы, а меня назначал старшим и с несколькими помощниками отправлял разгружать-загружать плиты, сам же, озадачив всех работой, просто линял и занимался своими делами, если, конечно, наша гражданская начальница отсутствовала, а она почти всегда отсутствовала.

Работы свои мы, в крайнем случае, часам к четырем заканчивали, собирались в вагончике, заваривали чай, курили и играли в карты, если было время расписывали «пулю», а нет — быстро в «кинга» или в «треньку». А время обычно было, мы просили дядю Яшу раньше шести за нами не заезжать. А порой, и часто, он нас просил добраться до части своим ходом, значит левак у него вечером или гешефт, как он говорил, мы были не против. На трамвае до Молодой Гвардии, а там любым автобусом.

Патруля мы не боялись, у нас были маршрутные листы, выданные на три месяца и позволяющие свободно передвигаться по Одессе и области. Конечно, если бы патруль поймал кого-нибудь из нас в выходной день в Одессе, то проблемы бы были и проблемы большие. Потому то комбат и держал состав нашей бригады под своим личным контролем, старался, чтобы люди у нас были адекватные, к идиотизму не склонные и добро ценящие.

Часто мы пользовались общественным транспортом. Помню едем мы, такие военные строители, в трамвае, стоим конечно за поручень держась, и ведем с Леней великосветскую беседу о теме свободы в «Мастере и Маргарите» Булгакова. Леня знал всё , всегда имел собственное мнение, удивительным образом всегда противоположное собеседнику, но это так к слову. Люди, как нам казалось, с удивлением и уважением на нас оглядывались — как же, такие умные солдатики. Не забудем, что на дворе 1984 год, осуждали эту книгу, как Солженицына, миллионы, а читали только единицы. Ленчику нравится внимание, он громок и велиречист, он уже больше работает на публику, что называется «Остапа несло…».

— Следующая остановка «Дома Центролита», — скрипучий голос из динамика.

— Леня, а что за странное название «Дома Центролита»? — сбиваюсь я с темы.

— Тебе послышалось, не «дома», а «дом центролита». Здесь у нас находится Центральный дом литераторов, — тоном знатока снисходительно так отвечает мне Леня, но я вижу, что люди с ухмылкой уже открыто оглядываются на Леню. Догадываюсь, что Леня не в курсах.

— Трепло, какой «дом литераторов»? Одессит хренов! Это дома литейного завода Центролит, что справа на повороте перед Кулиндорово, — возмущенный до глубины души Баранов.