Геннадий Руденко - Чабанка

На прощание Леня попросил меня помочь ему съехать с этого лагеря «труда без отдыха». Я обещал. В части рассказал старшине, что Леня уронил в колодец очки и уже десять дней ничего не видит. Я знал презрительное отношение Корнюша к дуболому Адаменко. Корнюш завелся и через день Ленчик был в части. Самые его страшные дни в армии миновали.

Интересно, вспоминает ли он эти дни на свекле там, у себя, на далекой на Сан-Францищине?!

В моё короткое отсутствие казарма преобразилась. На половине спального помещения стояли двухъярусные кровати, телевизора не было, зеркала с колонн были сорваны.

— Аквариум удалось отстоять, — рассказывал мне Корнюш.

— Эти идиоты брызгали слюной. «Солдатам этого не надо!!!», — кого-то передразнивал старшина, — «вы казарму превратили в бордель, товарищ прапорщик». У них козырьки тряслись от возмущения. Ты представляешь, Геша, они мне ставили в пример серую убогость казармы первой роты.

— А как же аквариум?

— Они согласились с аквариумом, но твои картины приказали забелить.

— Жалко.

— Хуй я им забелю! Не боись, Геша, я и к не таким ключики подбирал, — он замолчал, вспоминая что-то. — Ты знаешь была у меня одна история, сам не знаю почему ее вспомнил сейчас, вроде она и отношения не имеет к этой долбаной проверке, а вот же вспомнилась. Служил я в Германии в ограниченном контингенте, там в магазинах всякого можно было купить добра, в том числе и книги. Именно оттуда, кстати, и берёт начало моя библиотека. Но вот пришла пора переезжать на Родину, а для вывоза личных вещей положено было давать только один железнодорожный контейнер на семью, а у меня одних только книг было на контейнер. Что делать? Навел я справки: вопросы решал полковник, начальник жэдэ узла. Но был он уже полностью объевшимся человеком, все у него было, на деньгах и сидел и спал. Захожу к нему в кабинет с огромным старым таким, знаешь, фибровым чемоданом, а он глядит на него с иронией и спрашивает меня: «чего там у тебя, прапор?». И не понятно, мол, спрашивает о моем деле или о чемодане. Я и говорю, что библиотеку вывезти надо, больно книги оставлять жалко. А он мне «нравишься ты мне, прапор, другие для хрусталя, фаянса немецкого спрашивают, жлобы, а ты вот — для книг. Молодец. Но сделать для тебя, ничего не могу. Закон, он один для всех…» и засыпает, сука жирная. А я ему: «А вы посмотрите, что мне друзья из Украины прислали». Открываю чемодан, а он полон отборной черешни. Полковник проснулся и, ахнув, расcмеялся: «Ну, удивил ты меня, прапор. Всё я видел, не скрою, чемоданы денег видел, а вот так, чтобы чемодан черешни, внавал, причем не давленой. Удивил! Ведь за три копейки купил, не ценой, не товаром, а упаковкой, так сказать. Ну и хитрюга ты, бери свой контейнер, заслужил, а я пацанов своих порадую черешней украинской. Небось мелитопольская? Любят мои. Постой-ка, неужели знал об этом, стервец?», «Никак нет, товарищ полковник, от чистого сердца». Так вот, Геша, простой, казалось бы, упаковкой простой прапорщик купил целого непростого, «неподкупного» полковника, — старшина подумал и добавил, — и действительно, недорого!

— Иван Иванович, а можно мы консультацию проведем не в стенах университета? — заучено, как договаривались, спрашивает преподавателя наша староста Люда Желудик.

— А где?

— Ну, погода хорошая, солнце…

— Нет проблем, я только за. Всё время летом, если у меня нет экзаменов, вы можете найти меня в Гидропарке, там, где собираются шахматисты. Я, знаете ли, люблю это дело — фигурки подвигать. Так вот, у кого есть вопросы, тот пусть туда и приезжает за консультацией.

А нам только того и надо было. Наглость мы задумали несусветную. Шла летняя сессия, нам надо было сдавать несложный экзамен по… Не могу сказать, по какому предмету. Если про армию писать можно смело, так как ни той армии, ни самой страны больше не существует и мне не пришьют ни клевету, ни измену Родине; то и университет и упоминаемый преподаватель существуют и здравствуют по сей день. Зачем хорошему человеку пакостить. Так что имя я изменил и предмет не назову.

Итак, шла моя последняя перед призывом в армию сессия, через неделю мне предстояла свадьба. Группа у нас была необыкновенная, для вечерников непривычно сплоченная, веселая. Все началось еще первого сентября на первом курсе. Начинали мы учиться в знаменитом Красном корпусе в центре Киева, это уже потом нас перевели в район ВДНХ, где к тому времени собрались все технические факультеты университета. В Красном же корпусе еще стояли огромные старые цельного дерева парты, у которых под руками крышка вверх открывалась. Как сейчас помню, первой нашей лекцией в жизни был математический анализ, матанализ. Как только преподавательница отворачивалась к доске, Димка Данилов разливал по стаканам, которые стояли у него под крышкой парты. Повернулась к аудитории — крышка закрыта, невинные лица. Отвернулась к доске — стаканы пошли по рукам. Повернулась — стаканы у каждого под крышкой. Отвернулась — мы, как по команде, выпили за первое сентября. А через неделю мы стали, как и вся страна, праздновать шестьсот лет Куликовской битвы, так у нас и повелось — если повода специального не было, то мы праздновали шестьсот лет Куликовской битвы плюс столько-то, соответственно, дней.

Иногда выпивали довольно крепко. Однажды тот же Димка Данилов зашел на лекцию по линейной алгебре и аналитической геометрии трезвым, а выходил с большим трудом и нашей помощью. Виктор Саввич, наш преподаватель по этому предмету, с подчеркнутым удивлением наблюдал эту картинку. Он, правда, тоже как-то явился на лекцию «под шофэ» и произнес:

— Ми жінок з восьмим березням поздоровляли. Так от… — на десять секунд он замолчал, а потом продолжил, — спочатку ми повинні знайти точку опори, — с этими словами он всем телом прилег на доску, иначе лекцию продолжать он не мог.

Ему принадлежала одна и вовсе, ставшая впоследствии исторической, фраза. На его вопрос:

— Що воно таке є геометрична прогрессія?

— Это когда каждый последующий член больше предыдущего, — ответила Таня Волик.

— Ой, облиште ці ваші дівочі надії, — незамедлительно откомментировал с какой-то даже грустью Виктор Саввич.

Виктор Саввич считал и часто небезосновательно, что это я организатор всех пьянок. Его предмет я знал хорошо и на экзамене, пока ждал своей очереди отвечать на вопросы билета, успел помочь многим своим сокурсникам. Сам я ответил, как мне показалось, блестяще. Виктор Саввич обратился к аудитории:

— Ну і що ми поставимо Руденко?

— Відмінно!

— Пять!

— Отлично! — зашумели мои товарищи.

— Ні, ми поставимо йому «добре». Ви спитаєте мене «чому?», я відповім, тому що він є отпєтый нєгодяй, — два последних два слова Виктор Саввич произнес подчеркнуто по русски.