Геннадий Руденко - Чабанка

Кстати, чуть ли не единственный преподаватель, который читал в те года в университете имени Т. Г.Шевченко свой предмет на украинском языке.

Иван Иванович был слегка старше сорока лет, слыл он у нас человеком неординарным, передовых взглядов. Однажды заскочил к нам в аудиторию с криком:

— Сидите здесь и ничего не знаете?!

А мы вечерники, действительно целый день на работе, вечером сюда. Чего за день в мире случилось, зачастую мы и не знали.

— А что случилось? Что? — кровь стучит в виски.

— Мы не одни во Вселенной!!!

— Как?!! Был контакт? Ура-а! Где? Когда передавали? Это точно?

— Нет контакта пока не было, но он обязательно будет, — уже спокойней.

— Так, чего ж тогда случилось? — мы были разочарованы.

— Дело в том, что материализм нас учит: в бесконечном мире не существует конечных величин. Вникните в эту мысль, — он сделал паузу, — а как следствие, если есть мы, то в бесконечной Вселенной существует бесконечное число других цивилизаций!

Мы решили затянуть Ивана Ивановича под видом консультации ко мне на дачу. Была в моей семье такая маленькая дачка на шести сотках под самым забором кирпичного завода на Никольской слободке в Киеве. А подготовили мы целое представление.

В день плановой консультации наши гонцы привезли из Гидропарка Ивана Ивановича. Услышав про дачу, он предложению, провести консультацию там, обрадовался. Даже скромность моей дачи ему не испортила настроение, его усы начали обвисать, когда он увидел, что собралось человек пятнадцать одетых хоть по летнему, но официально, студентов, а на столе ничего кроме конспектов и учебников нет. Мы с самыми серьезными лицами задавали вопросы, он, всё более грустнея, отвечал. Глядя на наши прилежные лица, нервно пытался застегнуть верхнюю пуговицу на своей тенниске. Жара стояла страшная. Даже сквозь плотный аромат цветов пробивался запах близкой реки. Работать в такой обстановке было невыносимо. Прежде всего хотелось снять обувь и остаться босиком.

— Ребята, а попить у вас есть что-нибудь? — облизывая пересохшие губы, спросил Иван Иванович.

— Конечно, здесь вода у меня очень хорошая, как из колодца, — ответил я.

— Ну, давайте воду, — еще более заскучал Иван Иванович.

— Гена, извини, я пиво привез, — говорит мой друг Карп.

— Может пивка, Иван Иванович?

— Пожалуй, — усы преподавателя пошли вверх.

На столе появились четыре бутылки теплого пива. Четыре бутылки на шестнадцать человек! Усы Ивана Ивановича вновь, как стрелки барометра, устремились вниз, мы, как ни в чем не бывало, продолжали задавать вопросы. Через ещё двадцать минут этой муки, по всему было видно, что мокрому от пота, изнывающему от жажды Ивану Ивановичу не терпится закончить эту «консультацию на свежем воздухе».

— Если вопросов больше нет, надо заканчивать, меня на кафедре ждут.

— Так, а закусить, Иван Иванович?

— Нет, нет, надо ехать, — после пива он уже ни на что не надеялся.

Сценарий знали все хорошо. Мы одновременно встали со своими конспектами и каждый направился в строго определенную точку. Вмиг пред застывшем на стуле в торце длинного стола Иваном Ивановичем возникла чистая посуда, появились отварная молодая картошечка с укропчиком и молодым чесночком, на её поверхности только начал таять большой кусок сливочного масла, огурчики малосольные домашние, зелень свежая прямо с грядки, розовая редисочка, тоненько порезанное сало со слезой, крупные помидоры, маленькие колючие нежинские огурчики, янтарная вобла. С соседского участка Данилов уже нес шашлычки из свежайшего свиного ошейка, я тащил из погреба четыре литровых бутылочки остро охлажденной водочки, а в довершение всего перед изумленным Иван Ивановичем Карп поставил на стол, благо ножки у того были из толстых труб, двадцатипятилитровую (!) бутыль с холодным пивом.

Всё, абзац! И это в голодные годы! На всё про всё у нас ушло не более тридцати секунд! Фокус-покус!

Мы победно смотрели на преподавателя, с его губ вот-вот должен был сорваться восхищенный мат. Иван Иванович пересилил себя:

— Однако…

— Откушайте, чем Бог послал!

А уже через час мы были в вольной одежде, я в отцовской украинской вышиванке начала века, Иван Иванович сидел в плавках. Басалай рассказывал, как он сорвал пивную торговлю около станции метро Левобережная, потребовав наполнить двадцатипятилитровую бутыль. Первые полчаса привычная к несправедливости очередь еще ждала, а потом стала расходиться. Басалай думал, что он опоздает, а пена никак не хотела оседать. Я рассказывал, как мы всё заготовили заранее, что шашлык вынуждены были жарить на соседском участке, чтобы он, Иван Иванович, не догадался о сюрпризе по божественному аромату.

Еще через час приехал мой друг Крассовский, привез мою будущую жену, три бутылки водки и гитару. Пошло хоровое исполнение репертуара «Машины времени». Потом Ваня, к тому времени мы уже перешли на «ты», узнав, что я на днях женюсь, учил, как должен настоящий мужчина вести себя в семье: «вот, где жена должна быть!» — Ваня сжимал кулак, разжимал и старался рассмотреть что-то там внутри, должно быть, останки своей супруги. Потом были танцы. Потом Вика увела Ивана Ивановича в спальню, а через пятнадцать минут вышла, закурила сигарету, сделала глубокую затяжку, выдохнула дым и сказала:

— Ну всё, можете не бояться, я вам всем уже экзамен сдала.

— Спасибо, конечно, Вика, ты настоящий товарищ! — что мы могли еще сказать удовлетворенной женщине.

Не все могли остаться, не все могли уехать. Кого-то мы провожали на конечную остановку автобуса номер десять. Ваня ходил провожать со мной, падал по дороге, отказывался подниматься. Потом мы снова пили и закономерно только к середине ночи упали спать кто где, но я со своей будущей женой.

Почки у меня в те времена работали ещё хорошо, пива я выпил немало, по этой причине утром проснулся рано. Светало, я вышел на улицу по надобности и услышал в подвале какой-то шум. Надо сказать, что подвальчик был у нас маленький, сырой с земляными стенами. Мы его использовали для хранения картошки на зиму и немногих банок с консервированными овощами. Я тихонечко спустился. Электрического света в подвальчике не было. По земляным, грубым, в плесени стенам играли желто-оранжевые светотени, стоявшей на трехлитровой банке, свечи, светлячками поблескивали спинки слизняков. Ко мне спиной, на коленях располагался потомок польских шляхтичей Крассовский и рылся в прошлогодней, уже гниющей картошке.

— Саша, — я, обеспокоенный душевным здоровьем друга, положил руку ему на плечо, он сначала застыл, а потом начал медленно поворачивать голову. И вдруг:

— А-а-а-а!!! А-а-а-а!!! — кричал он дико, на всю Никольскую слободку.