Геннадий Руденко - Чабанка

— Вот вы писали матери, что вас избивают старослужащие. Это так?

— Да, — еле слышно.

— А почему же вы не обратились к вашему командиру? По уставу!

— …Так все это знают, — после длиной паузы.

— Вы утверждаете, что ваш командир знал, что вас избивают?

Тишина в ответ, стоит Иванов, низко наклоня голову. Председатель трибунала:

— Что же вы молчите? Отвечайте государственному обвинителю.

— Да, — шёпотом под нос.

— Что да?

— Знал… И сам тоже…

— Что «и сам тоже»?

— Бил.

— Кто? Вас ваш командир бил?! — с преувеличенным удивлением и наигранным негодованием спрашивает прокурор.

— Да.

— Кто ваш командир?

— Командир взвода, прапорщик Елихонов.

— Прошу трибунал вызвать для дачи свидетельских показаний прапорщика Елихонова.

— Трибунал вызывает прапорщика Елихонова, — капитан Зверинцев.

Оказывается рояль в кустах уже стоял. Мерзкий с виду, признаться, рояль, хоть и блестящий. В зал вошёл маленького роста толстый с геометрически абсолютно круглым багровым лицом прапорщик. Маленькие чёрные заплывшие глазки, надутые щёки и приплюснутый нос выдавали уроженца северных лагерных мест великой России, потомственного вертухая в седьмом колене. В зале жарко не было, но он всё время мятым платком вытирал себе лоб и шею, вернее то место, где у людей шея. Волновался, сильно потел, потому и блестел. Председатель:

— Представьтесь трибуналу.

— Прапорщик Елихонов.

— Рядовой Иванов утверждает, что вы его били.

— Х-хто? — прапорщик в полуобморочном состоянии.

— Иванов.

— Что?

— Ответьте трибуналу вы били рядового Иванова?

— Виноват, когда?

— Когда-нибудь!!! — председатель начал терять терпение.

— Так, бля, нет.

— Нет?

— Никак нет. Виноват, — с искренним сожалением разводит руками.

— Значит нет. У стороны обвинения есть вопросы к свидетелю?

— Нет.

— У защиты?

— Нет.

Что!!? Я обалдел. У защиты нет вопросов?! Они что с ума сошли. Это же конкретная зацепка, прапорщик идиот, его раскрутить, что раку ногу обломать. Пока мои мозги выходили из пике, председатель свидетеля отпустил. Два абсолютно расслабленных адвоката женского пола продолжали с тоской смотреть в окно. Страница перевёрнута.

Как пишется в протоколах, в ходе слушаний подсудимые показали, что они на стройке нашли спичечный коробок с травкой, забили по косячку и под эту музыку, вспоминая всё нехорошее о Советской армии, решили вместе дёрнуть домой прямо на лодке по говорящей реке. Всё это свидетельствовало о спонтанности решения, то есть об отсутствии предварительного сговора, который бы мог усугубить меру наказания. Мне показалось, что их хорошо консультировали или один из них уже должен был иметь определенный опыт. Так как адвокаты в дело не вмешивались и не помогали, оставалось, что Петров или Иванов уже по этим коридорам шагали, но следов прежней судимости в их делах не было.

Хотя, с другой стороны, почему травка? Ведь курение анаши не помогало созданию позитивного мнения высокого трибунала о подсудимых. Спонтанность поступков можно было доказывать и менее опасными методами, например, получили ещё раз в голову и сказали себе — доколь, мол, пора по домам, подальше от инвалидности. Я спросил у подсудимых:

— Часто ли вы употребляете наркотики?

Такой вопрос очень понравился капитану Зверинцеву, он только крякнул.

— Нет, — вялый ответ полудохлого Иванова.

— Да, регулярно, — жизнерадостное утверждение Петрова.

— Какие?

— Ну, там травку курю, колюсь, — продолжает Петров.

— Чем колитесь?

— Баяном! Чем. Шприцем колюсь, чем же ещё?

— А какой наркотик вы себе вводите, где достаёте?

Зверинцев только руки потирает, мол, классный кивала ему попался, ярый изобличитель чуждого нашему обществу порока.

— Сам готовлю.

— Из чего? Как?

— Что мне всю кухню рассказывать?

— Ну, хоть один рецепт.

— Сержант, может действительно хватит? Зачем это вам? — капитан шепчет мне в ухо.

— Сейчас, товарищ капитан, один важный момент для себя хочу прояснить, — прошептал и я в ответ.

Петров к таким конкретным вопросам готов не был, начал что-то невразумительное придумывать. С «кухней», как он выразился, он знаком не был. Я обратил внимание, как при этом снисходительно улыбался, не поднимая глаз, Иванов.

— Иванов, может быть вы поможете своему товарищу?

— Ну, там, бросаете раздробленную маковую соломку в растворитель, затем на водяной бане… — Иванов в подробностях и с упоением описал кустарный метод добычи зелья.

— Вы наркоман?

— Нет.

— Откуда знаете всю, как выразился ваш товарищ, кухню?

— Видел.

— Где? — это уже всполошился Председатель.

— Не помню, — Иванов снова замкнулся.

— У заседателя есть ещё вопросы?

— Нет.

Мне стало многое понятным.

В заключительном слове Государственный обвинитель потребовал для подсудимых по три года общего режима. Защитники ничего внятного не сказали, только попросили учесть юный возраст подсудимых, да и это сказано было совершенно безучастно, блекло. Трибунал удалился на совещание для вынесения приговора. Совещательная комната была мала размером, в одно окно. Два стола и несколько стульев составляли её скудный интерьер. Что меня удивило, так это наличие телефона на одном из столов. Я-то считал, что этот предмет просто права не имеет здесь находиться. Наивный я был человек.

Первым делом капитан в совещательной комнате спросил меня:

— Куда это тебя понесло, сержант?

— Хотел разобраться, товарищ капитан, кто из них действительно наркоман.

— А я думал, ты просто забесплатно рецептуру получить хочешь, — заржал капитан, он пытался шутить. — Ладно, вон садитесь за столик, журнальчики полистайте пока, а я приговор напишу.

Но вместо того, чтобы писать приговор, капитан начал наяривать по телефону, решать свои личные проблемы. Милый Шелест тихо спал. Минут через двадцать в комнату постучали. Я опять удивился — ведь всем должно быть известно, что трибунал удалился для вынесения приговора, никто не мог войти в совещательную комнату, это было бы грубейшим нарушением закона. Но капитан, как ни в чём не бывало, как у себя в кабинете, только бросил в сторону двери:

— Да, да. Кто там?

Дверь приоткрылась. Показалась блондинистая головка адвокатши:

— Можно, Иван Сергеич?

— Заходи Оксана, что там у тебя?

Вместе с Оксаной вошла в совещательную комнату и вторая.

— Иван Сергеич, миленький, давайте пораньше закончим сегодня. А?

— Куда спешите, девчата?

— Вон у Милки муж сегодня московским с командировки возвращается, а она дом приготовить не успела.

— Мил, а ты чё ж молчишь?

— Так и я прошу, Сергеич, отпустите, я своему хоть ужин приготовлю, он же сутки в дороге.