Геннадий Руденко - Чабанка

От меня люди шарахались. А что было делать? Комсомольская работа всегда оценивалась только по двум показателям: пополнение рядов передовой молодёжи и регулярность сдачи взносов. Как начало месяца, так я с ведомостью ношусь по роте, деньги и подписи собираю. И на Кулиндорово приходилось с собой документы прихватывать. Кстати, обратил я внимание на такой факт — чем ниже у человека образование, тем сложнее, вычурнее, калиграфичней и многояруснее у него подпись. Что вытворяли наши азиаты с неначатым средним образованием! Ой-ой-ой! Все часы политзанятий уходили у них на упорные тренировки.

Не беспокойтесь, видел я и исключения из этого правила, переходить на крестик, чтобы продемонстрировать графологам свой интеллект не следует. Но чисто статистически факт остаётся фактом.

В начале марта ехали мы с бригадой из Кулиндорово. Как обычно дядя Яша за нами не заехал, ехали своим ходом — трамвай, автобус. На Молодой Гвардии повезло — нас подобрал водитель почти пустого «икаруса-интуриста». Дай Бог здоровья этому доброму человеку! Редкость была это превеликая, не хотели брать на борт к себе безбилетников водители маршрутных автобусов. А здесь вообще роскошь, это вам не в пригородном автобусе стоя трястись, здесь к нашим услугам были мягкие уютные сидения, тихий ход. Впереди сидело буквально трое-пятеро пассажиров, остальные места были в нашем распоряжении. Мы устали, в эти дни было много работы. Упали в мягкие кресла, я на колени положил папку со всеми комсомольскими документами роты, сверху шапку, водитель погасил свет, остались гореть только уютные фонарики фиолетового цвета в полу по проходу и я немедленно сладенько так заснул. Меня даже не смог разбудить крик водителя:

— Эй, служба! Чабанку заказывали?

Меня растолкал Войновский, я схватился, не соображая, кто я и где здесь выход, в темноте схватил шапку и бросился из автобуса. Мы уже подходили к воротам части, когда до меня дошло, что папочку то я с документами в руках своих не ощущаю. Неприятность! Я, как село не асфальтированное — хватай мешки, вокзал отходит, — забыл о том, что было у меня на коленях. Папочка, очевидно, когда я схватился, с колен вниз соскользнула, а я не почувствовал, в темноте-то и не заметил.

Заходим в часть, я сразу налево в штаб к Балакалову:

— Товарищ прапорщик, Гена, беда, я документы комсомольские роты потерял! Что делать?

— Сухари сушить. Тюрьма сидеть будешь, бугром там станешь.

— Мне не до шуток.

— И мне. Что там было, конкретно?

— Ведомости комсомольских взносов, протоколы, несколько учётных карточек.

— Блят..! Поздравляю, ты уже не комсомолец. А может чего и похуже.

— Ты чё охуел, чего ещё похуже?

— Ты же понимаешь, что ты потерял, как минимум, списочный состав воинского подразделения. А это вещь секретная.

— В стройбате?!

— Похуй! Для особиста это просто воинское подразделение. Дэбэ, брат, пахнет!

— Да не гони!

— А ты не кони [79] не кони — не бойся (жарг.) ! Где потерял то?

— Да в автобусе заснул, папка на коленях была, а разбудили, вскочил, она с колен вниз и соскользнула.

— Что за автобус? Маршрутный? Какой номер?

— Да нет, Икарус, интуристовский. Впереди ещё фирмачи сидели, не по нашему разговаривали.

— Ну тогда тебе повезло. Скорее всего это развозка Припортового завода. Там постоянно иностранцы работают, а живут в Одессе. Вот им и организовывают комфортабельный транспорт из Одессы до места работы.

— И что делать?

— Дуй на завод.

— И что?

— А это твои проблемы, солдат.

— Спасибо, товарищ прапорщик. Разрешите идти?

— Геша, не выёживайся! Не теряй время, вали срочно на Припортовый. Серьёзно.

Я рванул обратно на остановку. До развилки с дорогой, ведущей к заводу, подъехал белярским автобусом, а там пешком пошёл на центральную проходную. Огромный завод, поздний вечер, к кому мне обращаться? Начал с вахтёра на проходной. Солдатская форма помогала, я пошёл по рукам и через полчаса был уже в кабинете главного диспетчера завода. В огромной комнате сидел за большим столом человек в костюме, белой рубашке, галстуке.

— Времени у меня нет, сержант. Быстро, в чём дело?

Я кратко доложил проблему.

— Так ты не уверен, что автобус наш?

— Нет, но там сидели иностранцы. К кому, как не к вам, они могли ехать?

— Не факт, но весьма вероятно. А автобусов у нас очень много. И иностранцев много. И живут они в разных местах.

— Так, что же делать? — я совсем растерялся.

— Почему ты думаешь, что они иностранцы?

— Не по нашенскому говорили.

— А по каковски?

— Славянский был язык, возможно польский, — сказал я, подумав.

— Это уже легче.

Мужик сделал несколько телефонных звонков, пытаясь выяснить откуда и куда могли везти поляков на завод. Вариантов было несколько. Потом он выяснял, какая автобаза предоставляла им сегодня автобусы. Их тоже было несколько. Потом он дозванивался до автобаз и узнавал, кто возил специалистов на завод сегодня. Всё это время он не прекращал работать. Перед ним на столе был расстелен огромный лист ватмана, раза в три больше обычного, с планом завода, с дорогами, ж\д ветками, причалами и с множеством разлинеенных рамочек. Вначале рабочей ночи все они были пусты. К утру, когда диспетчеру фантастическими усилиями удалось точно определить номер нужного мне автобуса, он был уже без пиджака, без галстука, ворот белоснежной рубахи был расстегнут, глаза красные от усталости и сигаретного дыма, все клеточки в рамочках были заполнены и многие по нескольку раз. Всё это время он орал по многочисленным телефонам, громкоговорящей связи, селектору, он расставлял пароходы, машины, железнодорожные составы, направлял бригады и в любую секунду перерыва в своём бешеном графике возвращался к моей проблеме. Точку в моём деле он поставил, когда уже светало, переговорив последний раз по телефону, сказал:

— Всё солдат, иди вниз, через десять минут твой автобус будет у рабочей проходной.

— Спасибо вам! Вы буквально спасли меня.

— Иди, я устал.

— Не дай Бог такую иметь работу! Извините, я абсолютно искренне.

— Это точно. Иди, удачи тебе, сержант!

Моя папка лежала на полке над передним сидением. На этом же автобусе я доехал до части. Ведомости комсомольских взносов четвёртой роты Чабанского стройбата, как и я сам, были спасены. Я остался комсомольцем, а следовательно и с надеждой на будущее. Без комсомола будущее представлялось невозможным, без членства в партии невозможным было светлое будущее. В университете стать членом партии было немыслимо. По разнарядке для внеклассовой прослойки — интеллигенции давали два-три места в год на весь факультет. Армия предоставляла возможность стать членом коммунистической партии.