Геннадий Руденко - Чабанка

Но у меня же был план, а я своим планам привык неукоснительно следовать. Маленькая двухкомнатная квартирка. В «большой комнате» был накрыт стол, стояли диван и румынская стенка, оставался пятачок для потенциальных танцев. Для перекуров было отведено пространство в маленьком коридорчике, куда мы вынесли журнальный столик и два кресла. Свечи, кофейный ликер… Была еще спальня мамы Игоря.

Ира, кстати, была моим единственным в жизни уличным знакомством. Я повстречал её на углу Крещатика и Карла Маркса, понравилась, очень, подошел, представился, она меня не послала. Рассказала, что сама она украинка, но в Украине пока не жила, отец военный, а поэтому «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз…», последние пять лет Камчатка, побережье Тихого океана. И в первый вечер знакомства идем по центру Киева:

— Ой, Гена давай заскочим, перекурим.

Я не понял в чем прикол. Удивила конкретика вопроса, вот так вот посреди города.

— Ир, что ты имеешь ввиду? Прости, я не понял.

— Ну, давай вон туда зайдем и перекурим.

— Куда?

— Ну вот же!

Она показала пальчиком на витрину в районе площади Толстого, на вывеске значилось «Перукарня» [87] Перукарня — парихмахерская (укр.) . Родного языка она не знала.

Сначала, под благовидным предлогом покурить и поговорить об астрономии, я вытянул Ирку в этот коридорчик. Она никогда не была против выкурить правильную сигаретку в правильном месте. Из своей скудной зарплаты лаборанта я выделял 3 рубля на выходные дни для покупки пачки тоненьких коричневых «Сент-Морис» своей девочке. Курили тогда под единый, и, пожалуй, единственный, во всех барах Киева коктейль «Бальный» (2 руб.04.коп).

Мы удалились сначала в коридор. Дальше мне удалось затянуть ее в спальню. Остальные пары сидели в комнате, беседовали и слушали «Би Джис», я поставил большую 525 метровую бобину перед самым своим уходом, удлиняя тем самым промежуток времени своего возможного отсутствия. Дело в том, что мой маг был капризным и чтобы запустить его, надо было знать и уметь, где спичку вставить, а где ролик прижать, то есть без меня музыка закончится.

Как человек честный, в известных пределах, не могу похвастать, что в ту ночь дело у меня выгорело. Крепкий орешек была эта Ира. Мы барахтались, целовались, даже не вся одежда была на нас, но результат, практически, нулевой. Действительно, что тебе о звездах говорили, что цветы нюхали. В комнате уже как с полчаса закончилась музыка. Игорь был вынужден поставить совковый винил на свою убогую вертушку. Пора выходить. А дверь в спальню с таким, знаете, фигурным стеклом, а в коридоре очередные курцы. И мы с Иркой не имеем возможности включить свет, чтобы привести себя в порядок. Делаем это в темноте. Помогаем друг другу, осматриваем руками. Сделано. Торжественный вид восстановлен. Выход. Чинно, благородно, под ручку, продолжая якобы прерванную беседу о высоком.

В комнате Ира, как ни в чем не бывало, сразу уселась на диван, а я оказался спиной к публике, вправляя в магнитофон пленку с последним концертом АВВА. У ребят на столе тоже горят свечи, мне плохо видно, я прошу включить верхний свет. Включили. Пауза. Потом слышу за своей спиной робкое «хи-хи», продолжаю налаживать мудреную технику. «Хи-хи» превращается во всеобщее «ха-ха» и я понимаю, что, так как я единственный, кто не смеется, следовательно, это «ха-ха» надо мной. Оглядываюсь. Покрасневшая от гнева Ира и Паниковский идут на меня и выталкивают в коридор. Паниковский от смеха ничего не может сказать, а Ирка — руки в боки:

— Вот скажи мне, трудно жить на свете с такой головой?

— Ира, ты чего? С ума сдернулась?

— На себя посмотри, придурок! — она не выдержала и тоже рассмеялась.

Конечно, в первую очередь я ощупал то, что мужчина ощупает в таких строках в первую очередь — все было в порядке. Итак: черные штаны на мне и застегнуты, батничек на мне, жилеточка на все пять пуговиц, пиджачок по моде — на верхнюю пуговицу, даже чертов платок на положенном ему месте. Какие проблемы?!! Игорь одной рукой придавливает свой живот, а второй указывает мне ниже пояса. Я посмотрел. О Боже!!!

В те времена в моде были подтяжки. При моей фигуре они были без надобности, но красота требовала жертв. Я был в черной тройке, застегнутой, практически, на все пуговицы, но из под пиджака, из под жилетки, картинно обрамляя мои ноги, по бокам свисали белоснежные с красными звездами моднейшие подтяжки. Картинка с выставки!

А ребята, между прочим сразу расслабились. И пошла вода… И танцевали, и в бутылочку все вместе играли. Новый год удался!

В человеке все должно быть красиво. Нет?

Мы допили очередной чайник бромбуса и я пошёл готовиться к большому сексу, которого в Советском Союзе, конечно, не было, но мы то об этом ещё тогда не знали. Голодное воображение рисовало красочные подробности сладостных утех с участием душа, сауны, бассейна и лежака.

Верность? А полтора чайника бромбуса вместо головы?!

Ждать долго не пришлось, буквально через пять минут после моего прихода Абрамянц привёл девочку. Девочка пребывала в состоянии пьянючести в дым. На даму она больше не походила. Красотой здесь и не пахло и, кстати, пахло прескверно. Я её начал раздевать и, ещё не доведя дело до конца, ужаснулся фигуре — широкая, плоская, ни груди, ни талии, ни задницы. Она даже не варнякала, она была в состоянии анабиоза. Я начал трезветь. Желания во мне значительно поубавилось. Но делать нечего — план, есть план. Поставил я её под холодный душ, потом отвёл в сауну, в надежде на возрождение хотя бы моих сексуальных влечений. Но в сауне её полностью развезло, я видел, что ещё немного и её начнёт тошнить. Не дай Бог на деревянный пол! С большим трудом я снёс это мясо вниз и бросил на кафельный пол под душ. Включил воду. Сам сел на лежак, закурил и закручинился. Полный облом, приподнятости организма как ни бывало!

В дверь постучали.

— Чего там?

— Геныч, ну ты скоро? — голос Кириченко.

— Скоро.

— Давай быстрей, сил нет.

Шаги удалились. Посмотрел я ещё раз на бездыханное тело, плюнул и начал одеваться. Не успел я полностью одеться, как Кириченко уже колотил в дверь непрерывно.

— Открывай, открывай! Я не могу уже!

— Гена, пожалюйста, открой побыстрее! — добавился к голосу Кириченко испуганный голос Тёмы.

— Сейчас, уже иду, сейчас.

Я с трудом поворачивал ключ в замке, так как дверь трещала под напором Кири. Наконец мне удалось открыть замок, дверь немедленно распахнулась, чуть не сбив меня с ног. Я прижался к стене, мимо промчался Кириченко, босиком без штанов в одной только расстегнутой гимнастерке.

Его огромный кунак торчал чуть не до уровня груди. Откуда в таком маленьком теле такие огромные достоинства!? Бедная «девочка»!