Розамунда Пилчер - Возвращение домой [litres]

– А как быть с Уолтером?

– Уолтер ушел. Папчик мне рассказал. Арабелла Блямб выиграла, и желаю ей удачи.

– А Нат?

– Папчик говорил с мистером Бейнсом. Они рассчитывают, что я смогу оставить Ната у себя. Там видно будет. А Гас говорит, что всегда хотел, чтобы у него был маленький мальчишка, что это даже лучше – начать супружескую жизнь, имея уже готовую семью. – Лавди на секунду замолчала, а потом продолжила совершенно другим тоном: – Я всегда любила его, Джудит. Даже когда думала, что его нет в живых. Но мне трудно было объяснить это всем вам. Гас был единственным человеком, которого я любила по-настоящему. Когда ты сказала мне, что он жив, это была самая горькая и самая счастливая новость. Но нелегко было говорить об этом. Я знаю, я вела себя ужасно…

– Господи, Лавди, иначе ты была бы не ты.

– Приходи сегодня. В Нанчерроу, вечером. Давайте соберемся все вместе. Как раньше. Только Эдварда нет. Но я думаю, он тоже будет с нами, тебе так не кажется? Он будет где-то поблизости и выпьет за наше здоровье…

Сквозь слезы Джудит проговорила:

– Такой случай он не пропустил бы ни за что на свете. Удачи, Лавди.

– Люблю тебя.

Джудит положила трубку, обливаясь слезами.

– Это я от счастья плачу. У тебя нет платка?

Разумеется, у Джереми был платок. Он вытащил его, белоснежный и аккуратно сложенный, из кармана и подал ей; она высморкалась и вытерла глупые, бессмысленные слезы.

– Насколько я понимаю, – сказал Джереми, – все благополучно.

– Великолепно. Они вместе. Они любят друг друга. Всегда любили. Гас собирается вернуться к живописи и поселиться в Порткеррисе, в мастерской с пульмановской кухней.

– И с Лавди?

– Не знаю, наверно. Она не сказала. Это уже не важно. – Слезы прекратились. – Я оставлю пока твой платок у себя – постираю и отдам.

Она сунула платок за рукав свитера и улыбнулась ему. Внезапно как-то сразу почувствовалось, что они остались вдвоем. Не было больше никаких помех, не было других людей – только он и она. И впервые возникла маленькая неловкость, какое-то стеснение. Пытаясь скрыть смущение, Джудит спросила:

– Хочешь кофе?

– Нет. Я не хочу кофе, хватит с меня Лавди с Гасом и всех остальных. Нам пора поговорить. О нас с тобой.

И в самом деле, пора было. Они вернулись в гостиную и сели на широкое сиденье у окна. Теперь уже лучи низкого солнца то и дело падали на старомодную мебель, выцветшие ковры, рассыпались радужными зайчиками с подвесок хрустальной люстры Лавинии Боскавен.

– С чего начнем? – спросила Джудит.

– С начала. Почему ты не ответила на мое письмо?

– Но ты не писал, – нахмурилась она.

– Писал. С Лонг-Айленда.

– Я не получала письма.

Теперь уже нахмурился он:

– Ты уверена?

– Неужели же нет. Я все ждала, ждала… Ты сказал, что напишешь, – тогда, утром, в Лондоне. Обещал написать, а сам не написал. Я не получала никакого письма. И я подумала, что ты просто передумал, сдрейфил, решил в конце концов, что не хочешь иметь со мной ничего общего.

– О Джудит!.. – Он вздохнул, и это больше было похоже на стон, чем на вздох. – Все эти годы… – Он взял ее руку. – Нет, я писал. Я гостил у одних людей на Лонг-Айленде, и весь измучился, чуть голову себе не сломал, пытаясь найти нужные слова. Потом я вернулся в Нью-Йорк и отправил письмо армейской почтой с «Сазерленда».

– Так что же произошло?

– Я думаю, судно потопили. Битва за Атлантику была в самом разгаре. И мое письмо вместе с остальными, видимо, ушло на дно морское.

Она покачала головой:

– Мне это и в голову не приходило. О чем говорилось в письме?

– О многом. Там говорилось, что я никогда не забуду той ночи, которую мы провели вместе в Лондоне, когда ты была так несчастна, а мне пришлось уйти рано утром, чтобы попасть на свой корабль. И там говорилось, как сильно я тебя люблю. Я всегда тебя любил, с той самой минуты, когда впервые увидел. А потом были другие события, которые все решили для меня. Я приехал в Нанчерроу и услышал, как в твоей спальне играет «Иисус – утоление жаждущих». В этот момент я понял – ты мне необходима. И в конце письма я просил тебя выйти за меня замуж. Потому что я уже не мог представить себе свое будущее без тебя. И я просил тебя написать. Ответить. Сказать да или нет, чтобы я не терзался больше неизвестностью.

– И ты не получил ответа.

– Нет.

– Тебе это не показалось странным?

– В общем-то, нет. Я всегда был весьма невысокого мнения о своих достоинствах и не считал себя завидным женихом. К тому же я на тринадцать лет старше тебя и никогда не мог похвастаться большим достатком. А у тебя было все. Молодость, красота, материальная независимость. Весь мир был у твоих ног. И может быть, ты заслуживаешь большего, чем быть женой простого провинциального доктора. Поэтому – нет. Не получив от тебя ответа, я не нашел в этом ничего странного. Просто это был конец всего.

– Наверно, я сама должна была написать тебе, но я не была настолько уверена в себе. Да, мы были близки тогда в Лондоне. И все казалось так прекрасно. Но Эдвард любил меня из жалости. Он хотел подарить мне те радости, которых я была, по его мнению, лишена. И я боялась, что ты действовал из тех же побуждений. Просто утешил в трудную минуту.

– Ничего подобного, любимая.

– Теперь я понимаю. Но тогда я была моложе. Мне не хватало уверенности в себе и опыта. – Она взглянула на него. – Теперь у меня Джесс. Мы с ней – единое целое, мы – семья. Все, что происходит со мной, касается и ее тоже.

– Она не будет против, если я появлюсь в твоей жизни? Я бы очень хотел, чтобы мы трое были вместе. Я навсегда запомнил ее тогда, в поезде, когда она капризничала и швырнула в тебя своей куклой. Мне не терпится снова увидеть ее.

– Ей уже четырнадцать, и она очень самостоятельная. А бедного Голли больше нет, он утонул в море.

– Мне ужасно стыдно. Я до сих пор не сказал ни слова ни о твоих родителях, ни о Джесс. Все о себе да о себе. Но я очень горевал о твоих родителях. А потом очень радовался, когда отец рассказал мне о Джесс. Она в «Святой Урсуле»?

– Да, и ей там хорошо. Но пока она не вырастет, я за нее отвечаю.

– Дорогая моя Джудит, для тебя это не в новинку. Сколько я тебя знаю, ты всегда за что-нибудь отвечала. За себя, за Бидди Сомервиль, за Филлис, за свой дом. А потом война и служба в ЖВС. – Он вздохнул. – Это-то меня и тревожит.

– Не понимаю.

– Я боюсь, что, перед тем как взвалить на себя бремя замужества, тебе, может быть, хотелось бы какое-то время просто пожить в свое удовольствие. Пожуировать, как Афина до войны. Ну знаешь, ни о чем не думать, покупать себе шляпки, ходить в ночные клубы, обедать в «Рице» с элегантными кавалерами, плавать на частных яхтах и потягивать мартини на залитых солнцем верандах.