Дмитрий Пригов - Места

Я решительно не понимаю, что происходит и как себя вести. По-глупому следую за мужчиной в дальнюю комнату — это выглядит, как будто я слежу за ним, как бы он чего не своровал. Он понимает, оглядывается, небрежно улыбается и, в дверях задевая меня локтем, возвращается в первую комнату.

Я выдавливаю из себя нечто нелепое:

— Мне не нравится, как вы ведете себя со мной, — почему со мной? Почему ведете? И что значит, не нравится? Мои слова и жесты неловки и бессмысленны. Надо что-то предпринять, но я не знаю что. Да и они ведь — не наглы, не хамят, не кричат.

Жена знакомого, наконец, оборачивается и с эдакой ласковой, даже участливой улыбкой говорит:

— Мы уже давно сняли эти комнаты.

Я с недоумением оборачиваюсь на хозяйку.

— Да, да. Действительно. Просто моя сестра, когда сдавала вам эту квартиру, не предупредила. Она не знала. У нас неожиданно рано освободилась квартира. Мы выгнали одного молодого человека. Поначалу он вел себя прилично, но потом начал решительно безобразничать. Вы же знаете, нынешняя молодежь… — она начинает рассказывать долгую историю про некоего их предыдущего жильца. Ее голос куда-то уплывает, и слышно только удаленное невнятное бормотание. Я машинально перебираю свои рисунки. — Вот вы и пришли в это время. А они у меня постоянные квартиранты, — снова выплывает ее голос. Она ласково улыбается и указывает рукой на моих приятелей. Все долго и внимательно рассматривают меня, ожидая, что я скажу. Я ничего не говорю. Да и что я могу сказать?

В это время распахивается дверь. Входит моя жена. Она радостно целуется со всеми находящимся в комнате. Они взирают на меня теперь уже с радостной улыбкой, с трудом сдерживая смех.

— Здорово мы тебя разыграли? — говорит знакомый. — Мы по дороге встретили твою жену, и она сама предложила нам изобразить эту шутку. А мы сняли квартиру как раз по соседству.

Я и не знаю, что отвечать.

Некий населенный пункт. Село. Скорее всего, так называемый поселок городского типа. Ну, вроде тех, какие в старой доброй литературе называли городом Н. Я про себя, чуть улыбнувшись, так и называю его: город Н.

Бреду по длиннющей главной, видимо, даже единственной улице поселения, то вздымающейся горбом, всползая на пологий холм, то скользящей вниз и исчезающей в неулавливаемой глубине местного пространство. Все покрыто густой, мелко протертой серой пылью. Дома и даже небо того же серого цвета и шершавой бархатистой фактуры.

Ноги нечувствительно по щиколотку уходит в сухую мягкую консистенцию, вроде свежего непримятого снега. Представляется, что где-нибудь в удаленной северной провинции при минимальной возможной освещенности (той же полярной ночью) все это и могло бы выглядеть как заснеженный пейзаж. То есть, даже и быть тем самым снежным пейзажем.

Временами скопления пыли по углам вздрагивают, как в ознобе. Наподобие неких невнятных мышиноподобных образований. Дрожь передается на расстоянии, пробегает по заборам, скатам низеньких крыш, столбам, проводам и растворяется в мутном просторе.

Никого.

Иногда небыстрые серые мшистые бураны мягкими завихрениями ускользают куда-то вбок. Вроде бы слышно даже их легкое запаздывающее шуршание. И снова обволакивающая, прямо-таки удушающая тишина. И, к тому же, ощущение дикой сухости просто разрывает кожу. Губы пересохли, их все время приходится облизывать.

Все пространство и сам городок выглядят как такой вот аккуратно проглядываемый насквозь макет, расположенный на столе посреди какого-то невнятного административного помещения, который можно спокойно, чуть наклонившись, рассмотреть сверху. Рассматриваю. Но одновременно с этим макетным своим обличьем и возможностью быть мгновенно схваченными озирающим взглядом, боковые ответвления от основной улицы уходят куда-то в неулавливаемую глубину и растворяются в смутном непроглядываемом пространстве. Я рассматриваю все это сверху с достаточного удаления и одновременно бреду, бреду, исчезая в невнятное растворяющееся во мгле пространство. Вижу и свою, растворяющуюся в сером мареве, одинокую фигурку.

Раздается спокойный информационный голос, почти эпически-безразлично повествующий о событиях, происходящих в этом городе Н.:

— Иван Петрович принял решение, — и всем ясно, что Иван Петрович — это уважаемый руководитель местной администрации. Это ясно и мне. — Он освободил Василия Петровича от занимаемой должности, — это про руководителя местной милиции. Его я припомнить не могу. Затем следует сообщение о новом назначении.

Понятно, что ожидаются большие перемены. Видимо, к лучшему.

Оглядываюсь. Представляю, как медленной кильватерной колонной, выплывая из того же невразумительного серого пространства, неумолимо пойдут поливальные машины с фонтанами взлетающей воды. И все мгновенно превратится в непроходимую, всхлипывающую, жидкую, склизкую и затягивающую грязь.

— Брр, — произношу я, и меня всего прямо-таки передергивает.

Я поспешаю удалиться. Непонятно, куда.

Какая-то мелкая пригородная станционная диспетчерская. Очевидно, я распределяю, развожу по многочисленным пересекающимся путям и разъездным тупикам поезда, следующие в различных направлениях. Я сижу за столом и в огромном разлинованном журнале отмечаю прибывающие составы. Они подходят ко мне почти вплотную, обдавая гигантскими клубами дыма, поскольку рельсы проложены буквально у самого стола, чуть не задевая его. Я поначалу вздрагиваю при каждом новом подходящем составе, но потом, чуть привстав и перевесив через стол голову, отмечаю — рельсы проложены таким образом, что даже выступающие за них бока поездов все равно не могут коснуться стола. Все точно рассчитано. Это окончательно успокаивает меня.

— Они же не машины, в сторону от рельс не отбегают, — резонно замечаю я вслух, отмечая в журнале очередное прибытие. Этот последний поезд почему-то вдруг издает необычайно громкий сигнал, и все мгновенно заволакивается серым маревом.

Дым рассеивается. Я случайно поворачиваю голову в сторону, к боковому окну своего дощатого помещения, и сквозь него замечаю внизу в крохотном, видимо, всего на два столика, пристанционном кафе знакомую. Она сидит с матерью. А мать достаточно молода, отмечаю я. Знакомая замечает меня и кивает головой. Мать тоже взглядывает в мою сторону и с улыбкой, несколько даже церемонно, раскланивается. Я отвечаю сдержанным, но значимым поклоном.

В это время вдали, уже перед собой, в открытое пространство отсутствующей передней стены, я вижу на удаленной автобусной остановке ту же самую свою знакомую. Ну, буквально ту же самую. Снова обращаюсь вбок и вижу ее сидящую за столом. Несколько раз поворачиваясь туда и сюда, я вижу ее то в кафе, то на остановке в автобусе. Вернее, и в кафе, и на остановке одновременно. Причем я отлично понимаю, что это не просто девушка, похожая на мою знакомую, и даже не двойник, но именно она сама в двух лицах. Знает ли о том она? В качестве первоначальной и настоящей, так сказать, отчетной, все-таки принимаю сидящую в кафе за столиком. Именно ту, которую и обнаружил первой. Она снова вполне невинно улыбается мне.