Элиф Батуман - Идиот [litres]

Мы повернули назад. Пес пошел за нами. Иван доел печенье, запихнул пустую упаковку в пакет и занес ногу как бы для пинка. Пес убежал.

Иван открыл багажник, потом обогнул машину и встал спиной, облокотившись на крышку капота. Я открыла чемодан. Все мои вещи лежали на месте, как я уложила их в Париже. Я сняла сандалии и натянула под платье джинсы. Потом вынула футболку и как можно быстрее переоделась.

– Ну как, уже пристойно? – спросил Иван.

– Не знаю.

Он вручил мне пластиковый пакет для грязного платья. Мне хотелось бросить платье в реку, но я его скомкала и сунула в пакет.

– Завтра верну, – сказал Иван.

Мы снова пошагали через болото и вышли на край мокрого пляжа, где компания парней и девушек играла в волейбол. Иван что-то выкрикнул. Игроки помахали руками, один подошел к нам. Жилистый и ангелоподобный, с ярко-синими глазами, он был в белых шортах и заляпанной белой рубашке.

– Имре, ты знаком с Селин? – спросил Иван.

– Нет, – ответил Имре, глядя на меня ярко-синими глазами. – Но думаю, что знаю о ней всё.

Имре сказал Ивану что-то по-венгерски, Иван что-то ответил.

– Значит, – обратился ко мне Имре, – ты приехала в гости.

– Да, – сказала я.

– Надолго?

– Пять недель.

– Пять недель ?

– Не в Будапеште. Это программа – учить английскому в деревнях.

– То есть ты в программе Питера ? Ты когда-нибудь бывала в венгерской деревне?

– Нет.

– Там будет куча овец. Как тебе овцы?

Я пожала плечами.

– Нормально.

– Но мне следовало спросить – как тебе пастухи? Ведь цель программы – учить английскому пастухов. Тебе нравятся пастухи? Ты когда-нибудь преподавала английский пастухам? А?

Я подумала, что если не отвечу, то он прекратит эти вопросы.

– Ты когда-нибудь преподавала английский пастухам? – продолжал он настаивать.

– Нет, для меня всё – впервые, – ответила я. Девушка с черными кудрявыми волосами что-то крикнула Имре, и он вернулся к игре.

– Любишь волейбол? – спросил Иван.

– Нет, – сказала я. – Но ты можешь играть, у меня есть книжка.

– Нет, я тоже волейбол не очень люблю, – Иван сел на землю, положив рядом рубашку с длинными рукавами, которую он нес с собой. Я тоже села, машинально подняв рубашку. Грунт был влажный. Я поняла, что мне, скорее всего, полагалось сесть на рубашку. Я помнила эту рубашку по Гарварду – мягкая, темно-бордовая. Я взяла ее в руки, и мы стали смотреть на игру. Имре прыжком бросился на песок, но мяч полетел не в том направлении и чуть не упал в воду.

– Какого черта он делает? – сказал Иван.

– Не знаю, – произнесла я.

Он рассмеялся.

– Слушай, а не хочешь пробежаться вдоль реки?

– Что?

– Мы можем пробежаться вдоль реки. Как ты бегала на Сене.

– А. Нет, всё нормально.

– Может, тогда прогуляемся?

Мы встали. Я отдала ему рубашку и тут же пожалела. Ведь я могла подержать ее еще немного.

Мы прошли до какого-то пирса. Иван рассказал о школьном приятеле, тот интересовался неолитическими пещерами и собирал камни, но однажды выяснилось, что часть коллекции радиоактивна, и родители заставили всё выкинуть. Другой приятель увлекался скубой и однажды плавал в Финляндии к затонувшему кораблю викингов. Накануне того дня, когда археологи-подводники должны были составлять реестр, он подбросил туда статую какого-то венгерского гимнаста, и статую в реестр включили. Еще Иван поведал какую-то историю про таксидермический шкаф у них в школе.

Я чувствовала, что тоже должна говорить, и рассказала, как наш биолог однажды на уроке, чтобы меня разбудить, залепил мне по голове дохлой морской миногой.

– Чем залепил?

– Морской миногой.

– А что это?

– Типа угрей. Плавают против течения, как лососи.

– Ясно, – произнес Иван.

Ладно, зоологии на сегодня хватит.

– Все говорят, что Париж – дорогой город, – сказал Иван. – Мне так не показалось. А тебе?

– Наверное, тоже нет.

– Вино дешевое, хлеб дешевый. Сыр дешевый.

– Хлеб дешевый, – согласилась я. Вино и сыр мне покупать не довелось. – Мы однажды купили кумкваты по акции.

– Кстати о сыре: как-то раз мы вздремнули на лавке, и у нас сперли футляр от фотоаппарата… – Иван закашлял.

– Боже мой, – сказала я.

– …Но внутри, – продолжил он, и я поняла, что это был не кашель, а нарождающийся смех, – лежал всего лишь сыр! Ха!

– Да, – сказала я. – Забавно.

– Мы потом долго веселились, представляя воришку, как он открывает футляр, а там кроме сыра ничего нет. – Вскоре Иван перестал смеяться и прочистил горло. – Опять этот пес.

Так и есть. Тот самый пес.

– У него такой проникновенный взгляд, – сказал Иван. – Напоминает о Достоевском.

– Правда?

– Думаю, да. Ты любишь Достоевского?

– Так себе, – я взглянула на него. – Достоевского любишь ты .

– Да, – ответил он.

Я приласкала пса, погладила его по лбу и шелковистым ушам. Он сидел, закрыв глаза и метя хвостом по пирсу. Я вывернула ему уши наизнанку. Он замотал головой и вернул их в нормальное положение.

– Ему не нравится, когда уши наизнанку, – сказала я.

– И что тут странного? – Иван коснулся моего уха тыльной стороной ладони. Я почувствовала, как мое тело напряглось, меня переполнил ужас. И всё же я понимала, что хочу его прикосновений, разве нет? Разве не это – моя общая политика?

– Тебе бы понравилось, если бы кто-то решил вывернуть наизнанку твое ухо? – спросил он, слегка потягивая меня за ухо. Ужас усилился и провалился внутрь. Из курса по Шекспиру я знала, что уши связаны с сексуальностью. Может, он меня дразнит, смеется над моей общей политикой? И разве он неправ, я ведь мучила пса?

– Нет, не понравилось бы – ответила я.

Он убрал руку. Казалось, пол уходит из-под ног – причем, вполне буквально: то, на чем мы сидели, было не совсем пирс, а деревянная платформа, качающаяся на воде. Пес немного отшагнул, чтобы сохранить равновесие, и завилял хвостом.

– Может, бросить его в реку? – спросил Иван.

– Зачем ты хочешь бросить пса в реку?

– Когда я вижу реку, мне сразу хочется что-нибудь в нее бросить. Не могу же я бросить туда тебя.

Хоть я и понимала, что эта фраза должна считаться игривой, всё равно почувствовала себя униженной и оскорбленной.

– О, – произнесла я.

Он вздохнул.

– По-моему, тебе не хочется бросать пса в реку.

Иван рассказывал очередную историю. Он и его девушка пытались попасть в Верону, но когда они садились в машину и называли Верону, итальянцы всякий раз говорили «А, Roma!», и приходилось повторять «Верона, Верона». Вот и вся история.

– Вы в итоге добрались до Вероны? – спросила я.

– Да, добрались, – ответил Иван. Ему, похоже, не хотелось говорить о Вероне. – А что тебе не нравится в Достоевском?