Алексей Кобленц - Полное лукошко звезд

Спасибо за душевное тепло! Оно до того ощутимо, что я с удовольствием ношу его в своем кармане! Оно до того необходимо, что, порою растерянный, я концентрирую его прямо из космоса, потому что твердо знаю, что ты сейчас сидишь где-нибудь, следишь за какой-нибудь маленькой белоголовой птичкой и желаешь мне добра! Желаешь мне добра даже и не думая обо мне, но любуясь своей белоголовой птичкой. Беспредметное мне становится тогда приметнее. Я это чувствую. Я никогда не смогу этого как следует объяснить. Просто чувствую — и все. Добро мешает растерянности, ибо оно суще и вездесуще. А просто мы играем на разных струнах и любим разную музыку… Но любим! Добро всех объединяет, все побеждает, надо всем главенствует. Завтра я отправлюсь на дальний тихий, проросший камышом пруд и простенькой удочкой наловлю там целое ведро крупной вкуснющей рыбы… Но, завидев на зеленых венах плакучих берез твою белоголовую птаху, выпущу всех рыб обратно в воду, улыбнусь и скажу «здравствуй» огромному облачкастому голубому небу. Это я вот так затейливо здороваюсь с тобой… Ты слышишь?… Здравствуй!

Утопающий кричал «тону-тону!!!», но в это самое время один из нас сидел без двух на «семерной» и дело принимало довольно серьезный оборот из-за варианта «без двух — без трех». И тут надо было что-то решать… Преферанс — это не шахматы, особенно при серьезной цене виста. А при серьезной цене виста дело это не шуточное, не терпящее излишнего шума, разоряющего интуицию и внимание. Да знали мы его, очень хорошо знали! Пловец из него как из топора без топорища! Чего ж он залез на такую глубину? Наш-то вот тоже — чего полез на «семерик»? … И вообще чего полез торговаться? Сидел бы себе тихо… Может, как-нибудь все само бы рассосалось… Да обоих касается! Если б тот Ихтияндер не забрался бы в самую глыбь, так все было б себе тихо… Так нет! Как нам не стыдно?.. Куда она, дурочка, ныряет?.. За ним?! А какое она имеет право на это?!! Спасатели — мы! А не спасаем, потому что знаем — нельзя ему было в такую забулдыжину соваться, а он полез! Вот и пусть теперь утонет, чтоб не повадно было! Ой, ну спасла, спасла… Ну и что? Она просто не в курсе. Не знает его. А мы знаем. Как облупленного!

Ярко-оранжевой пуговицей закатилось лето — время таких легких бабочек… Впереди — неважно, но сегодняшнее понимание всего происходящего короткими спазмами холодило сердце. Впереди — неважно: зима, снега, морозы… Но сегодняшнего понимания в белых хлопьях пушистого снега не поймать, не отыскать, не возобновить. Сегодня хорошо. Стая назойливых ос кружится над незатейливой снедью и, пожирая все подряд, старательно выгрызают свои законные пайки из разбитого гнилого арбуза. Запасаются теплом, запасаются энергией… Впереди зима — долгая, голодная, холодная… Осу, залетевшую в дом, хочется прибить… Почему? Она ведь не с целью тебя укусить в окошко стеклянное долбиться… Ну не хочет она кусаться! Понимаешь? И вообще она тебя не знает… А ты знаешь и боишься ее (может ведь выпустить в тебя жало!), и — хлоп! — со страху убиваешь… Только ведь со своего страху! А убитые тобою же змеи в лесу?.. За что? За то, что проползла мимо? Помешала? Испугала? К ногтю ее, падлу! За что?.. С остальными — такая же хрень… Твоя, собственная, личная! Не понимаешь его — придурок! Думает иначе, говорит, ходит не в ту сторону, что и ты — козел! К ногтю его, падлу! Одинокий пастух собирал по возможности кучно разбредшихся по раннеосеннему пастбищу коров, перешагивая через редких змей и отслеживая кружащихся над помоями ос. Назойливее, страшнее и уж куда ненужнее сновали в одну и в другую стороны всякие-разные машины на огибающей пастбище неширокой асфальтовой дороге, и пастух сейчас и вот здесь, умиротворенно улыбаясь, понимал насколько ему не надо ни в ту, ни в другую сторону. Совсем скоро зима…

Я пацифист! Хоть я не против нежных схваток…

Когда-нибудь, покинув насиженный дом и оставив здесь все, что мешало: боль, душевные мытарства, глупые телефонные звонки, телевизор (главным образом — телевизор!), сердечные капли, кровать и вечную эту пыль (сколько не вытирай — вечную эту пыль!) … Когда-нибудь, покинув засиженную мухами и отчаянием жилплощадь, уткнувшись толоконным лбом в предчувствие убегающей вдаль дороги, до того вдруг захочется новизны, жизни, непередаваемых ощущений, радости полета мечты… Она притащилась на вокзал и купила билет. Четвертая зона, — сказала она, чтобы не называть какую-то определенную станцию. А чтобы назвать определенную станцию, нужно ведь прочитать одно из нескольких названий платформ четвертой зоны из схемы, прикрепленной прямо над окошечком пригородной кассы, и сказать его этой абсолютно безликой и серого цвета кассирше. Четвертая зона. А могла бы быть и первая, и вторая (нет, это уж как-то слишком близко для обретения полета-то!), и какая еще угодно… Она выбрала четвертую. Пригородный поезд тронулся в долгожданный маршрут за ее мечтой, а оставшиеся на платформе дворники выметали легко кружащийся под их метлами мусор. Вернется, наверное, затемно… Лишь бы нашла там чего. Остальное неважно.

Дело прошлое — я тут как-то обиделся на судьбу мою никуда не пристроенную… И я тут как-то даже возроптал по-возможности громогласно, что, мол, скока можна сыпать мне соль на раны, а сахер — сами понимаете — куда! Дело прошлое… Да. Прошлое, конечно, но возвращающееся, и постоянно подползающее ко мне боком, и с завидным постоянством парящее у меня в сознании следовательским висяком. Понасидишь так, понавыколупы-ваешь своих ремизов, понаразложишь их перед собой красиво эдак рядочками, чуть ли не руками каждый перелапывая и переняньчивая. Вспышка! — память выхлестывает картинку былого впечатления от увиденного, прочувствованного и осознанного. Не важно где и как! Мальчик, не знаю точно каких лет… По сравнению с недоразвитым его туловищем, большая голова… Приветливая и четкая речь, улыбка… Вместо ручек — практически маленькие такие ласточки… Ножки — загнутые вовнутрь дуги без ступней. Тоже небольшие. Поэтому очень маленький рост. Жизнерадостно: Здравствуйте! Меня зовут Олег Ефремов! Знаете, когда я вырасту, врачи сделают и пришьют мне новые ручки и ножки… Я тогда что-то такое ответил, что-то говорил Олегу. Этого я совсем не помню. Я помню свой кол в горле! Я не ошибся, не оговорился! Не ком, а именно кол! Что тут еще вам сказать? И литературы здесь никакой… На <���…> она сейчас кому тут нужна, литература?!!

Жалуются как-то на случайные связи со счастьем и удачей! Ну, типа, сам не хотел и не ожидал — случайно получилось! Ну, надо же! Жил себе жил нормально и почти что как все… Вдруг — бац! — повезло! И перед ребятами неудобно… Ходят теперь, косятся… Улыбаться приходится теперь только в туалете, да и то лишь тщательно запершись в кабинке. Ну, повезло… Ну, случайно… Ну, с кем не бывает… Вот такой вот умомучительный факт! Дала фортуна! Абсолютно дарма! Хожу теперь и апатично отворачиваюсь от приветливых лиц… Бедные, бедные, бедные… Какое ж это несчастье, оказывается, прятать неожиданное счастье! А мы случайным связям — решительное нет! А вот как у нас… Не подходи!!! Уже все занято и буквально негде удачу разместить! Вот беда, вот разочарование, вот болезни, вот непруха… Сами видите — все занято. Мы на вас с удовольствием поглядим. Издаля. И никаких случайностей, потому как график исполнения наших неприятностей расписан уже на десять лет вперед! Шо за улыбки?! Шо за радость? А приезжайте-ка к нам через десять лет!..