Алексей Кобленц - Полное лукошко звезд

Да не потому, что не нужно! Может быть и скорее всего, нужно, да неудобно! Вот нужны ботинки. Предположим. Ну, нужны. Взял — пошел покупать. Померил — жмут. Других размеров нет? Других размеров нет! Ну? Ты же их не купишь?.. А, если купишь, то — готово дело — ты настоящий дурак! По аналогичной причине сам ты, может статься, и нужен… Ну, нужен! Но неудобен. Не удобен! И прикрыться-то нечем! Вот она и честность. Если все время приспособления к себе и к другим приспосабливаешь — правда похеривается, покой рассыпается в мелкую такую крошку. И правда трансформируется в обиду, а затем и в понимание всех твоих непоняток. А вот так, если безо всех этих твоих помесей и примесей — правда конкретно успокаивает. Хочешь этого? — объясни. Хочешь того? — скажи. Дадут или нет — другая тема, но ты-то спокоен, потому что правдив. И пусть они там чего угодно накручивают на свои барабаны, главное — твой барабан пустой, одна катушка как новенькая и без претензий. Сколько ее у тебя, той жизни, чтоб растрачивать ее на ненужные экивоки? Поезжай прямо. И вручную ни в коем случае не пытайся загибать свои рельсы. Вот и хорошо! Я?.. Я ничего. Я семечек хочу. Жареных.

Ты давно, и бездумно, и ошибочно полагал, что ближний больше всех тебя знает, и быстрее всех тебя правильно поймет, и грамотнее всех тебя по достоинству оценит, и справедливее всех, если вдруг там что, осудит, и тыр-тыр-тыр, и мыр-мыр-мыр… А белое ты считал белым, а черное — черным… Ты запутался, дружок, в своих беспонтовых изысканиях! Все не так! Ты верил в дружбу. Где друзья? Ты боготворил любовь. Она теперь подается в одном флаконе с одиночеством. И все расставлено ныне незыблемо правильно! Пена сошла. Не светлые надежды, а холодный расчет распределения боли в суставах души. Не легкость эйфории, а тяжесть глубокого похмелья. Ты изношен, даже вывернутый наизнанку, ты изношен! Так не сиди теперь, не засиживайся! Выйди из дому, прогуляйся… Хочешь тестик на сиюминутную сообразительность? Вона — прямо на фасаде в одну строку ядреными буквами из яркого бордо: ГИНЕКОЛОГИЯ СТОМАТОЛОГИЯ ЛЕЧЕНИЕ ВОЛОС. Чего ты там — каких? Таких!!! Во рту разве волосы у кого растут???

Она назначила на шесть, настоятельно предупреждая, что независимо от ее назначения, может объявиться в какое угодно время. А чего тебе? — мол: цветов не надо, транспортные расходы по боку… Сиди тут, занимайся… Приду сама. А чего ж тогда — в шесть?.. Ну, это так, мол… Ну, захотелось сказать так — в шесть. А сама — в любое время. И, кстати еще, может статься, приду не одна… Не-е, в этой связи тоже не к чему готовиться… Чай, не впервой! Согласен… Не впервой! Я, несчастный, не в состоянии ей запретить! Поэтому-то и должен, и буду ждать ее, уродливую и корявую и, может статься, и не одну… Буду! Ее, опустошающую, насилующую, сжигающую невыносимее пламени любого набора страстей! А вот она! Вот… Вот!… Вот так и приходит беда! И не одна, бывает, приходит. И это в то самое время, когда Госпожа Удача беспошлинно обнажает свои прелести перед счастливым ее обладателем, и манит его, и соблазняет собою, и награждает, и дает радость, и просто — дает, и облегчает, и облагораживает, и… И все! Я же свою коряжину никогда не пропускаю. Знаем мы друг друга слишком…

Три бессовестные курицы сосредоточенно выдалбливали размокшее ёдово из глубокой миски массивного и кудлатого цепного пса. Он (беспредел же!), развалившийся на земле поодаль, то и дело отгонял их от своей законной пайки короткими взрыкиваниями с легким отрывом от земли своей огромной в колтухах и репьях башки. Куры косились и, так только, для вящего виду, пошлепывали холостыми крыльями, но от продовольственной программы не отрывались. И только когда уже (совсем наглеж!) к этим трем пионеркам присовокуплялась еще пара-тройка халявщиц-профессионалок, пес живо вскакивал с лежбища и всею своей напускной свирепостью показывал наглядно что с ними, кондолизами, могло б произойти, будь он хоть на четверть хвоста свиреп… Понимали они? Ну, в лучшем случае разбегались с квохтаньем в разные стороны во время очередного шухера… А так — нет! Хохлатки, не надо трогать чужого, даже если очень надо! Размеренность, покой, рассудительность, вдохновение, прозорливость, да и просто так — жизнь — зачем их забирать у другого без спросу, даже если они вот так вот, как здесь, сложены в одной глубокой миске — в человеке — и так сейчас вкусны и доступны?… Пошли, пошли отсюдова! Кы-ы-ы-ы-ы-ш!

Он позавидовал птицам поднебесным за их умение летать безо всяких технических ухищрений. Ему указали на кучу окровавленных трупов голубей, сбитых в воздухе своими же собратьями по крылу… Он позавидовал удачливым и состоявшимся… Ему указали на доселе незамеченную скверну, удобно разместившуюся у них внутри… Он позавидовал богатым и беспечным… Ему продемонстрировали как легко верблюд проходит через игольное ушко… Он позавидовал здоровым… Ему показали длиннющую очередь болезней, терпеливо ожидающую своего рокового часа… Он позавидовал мне… Но когда вошел в палату и увидел меня безоружного, закованного неподвижностью и напрочь освобожденного от одиночества, он впервые в жизни не позавидовал, а пожалел, отключая меня от аппаратуры жизнеобеспечения… Пожалел!

И муж, и двое детей, и все такое… Какая встреча?! Какая любовь?! Какая к черту роза?!!!… Недоделанный босяк — он все долдонил, что ему от нее ничего не надо. А че ж он, блин, не спросил — а ей он, собственно, надо? Ведь муж, ведь двое детей, ведь все такое… Болотная водоросль — он ничего от нее, действительно, не добивался, а добивал ее рассказами о покойной жене и о том, что, существуя с ней бок о бок энное количество лет в любви и согласии, он любил и до сих пор продолжает любить безымянную цирковую гимнастку в полете на кордепарели… Она… В белом развевающемся в воздухе платьице… В окружении белоснежных голубей… Влюбился он в эту летающую белизну тогда окончательно и бесповоротно. Любил и при жене, и уже без нее… И до сих пор любит. И эта любовь нисколько не мешала его семейной жизни бок о бок в согласии и радости. Зловонная слизь — он сказал, что если она не хочет его видеть вовсе, то и ее он согласен любить так же… Лишь бы любить! Но только обязательно один раз (только раз бывает в жизни встреча…) она просто обязана прийти и забрать у него из рук предназначенную ей бордового цвета розу… Ну, какая там к черту….?! Ладно, ладно… Хоть какой-то выход… Возьмет, возьмет она эту, блин, розу… Лишь бы отвязался! А он (обязательно — иначе и быть не должно!) тогда успокоится и отвянет. Отвалится как насосавшийся крови сытый клоп. Интересно только, давно ли он ощущал эту сытость?… И такую… И вообще… Забрать ее, чертову розу и выкинуть вон в ближайший мусоросборник. Во все такое. Несбывшееся, отработанное, использованное и ненужное. Все. Давай у выхода из метро. И тут он не пришел! Не пришел! И сколько теперь времени и сил потратит она на метания по городу, на предположения, на опросы всех возможных вероятных и невероятных знакомых и незнакомых ей людей в поисках этого дурака непутевого, ненужного, надоевшего до одури… Он не пришел. К ней не пришел! А чертова роза преспокойно лежала на гранитном парапетике справа от дверей… И она приняла, и не смогла ее выкинуть… Ну, не смогла! А вернулась домой, где и муж, и двое детей (и все такое) увидели ее смертельно раненой птицей с обожженными перьями. Она поставила розу в трехлитровую банку с водой и почувствовала как вместе с чертовой розой предстоит вянуть и усыхать… День за днем… Час за часом… До самого конца…