Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

Всякий раз, как родится ребенок, старики глядят ему в лицо и спрашивают его, не он ли Избранник. Нет, они не говорят этого вслух, как сейчас я вам. Может, они даже так и не думают, а только чувствуют. Но уж чувствуют они это обязательно.

И я знаю, Лина, в первый раз взяв на руки Джимми, спросила:

— Не ты ли Избранник, Джимми? Не ты ли?

Он родился тут, в поселке, чуть подальше по улице. Его мать звали Шерли Эйрон, но про его отца можно не говорить. Это ведь неважно — хотя нет, пожалуй, важно. Ведь, будь его отец здесь, так крест не был бы так тяжел. А он был тяжек, ох, как тяжек — ведь на Джимми мы переложили и часть нашей ноши, и, будь его отец здесь, он бы ему помог. Но не было у него отца, и помочь ему никто не мог. Его отец поступил так, как завещали его предки сотни лет назад, и забыл об этом так, как сотни лет назад завещали ему забыть. А потому неважно, кто был его отцом, и найдется немало людей, которые теперь скажут вам, что его отцом был кто-то другой. На самом деле все, конечно, знают, кто он, но все равно спорят и говорят, что это был кто-то другой.

Лина Вашингтон приходилась Джимми теткой, вернее, его двоюродной бабушкой, она была сестрой отца его матери. И Лина послала Сэфо за мной, потому что уже не было времени посылать в Морнову деревню за Селиной. Была зима, тяжелое время, и это я, Джейн Питтман, помогла ему появиться на свет. Я унесла его в другую комнату и отдала — а она сидела у очага и плакала. Вот почему я знаю, что она спросила его, не Избранник ли он. Отца у него не было, а скоро он должен был остаться без матери, потому что его мама собиралась уехать в город, как все молодые. Вот почему я знаю, что Лина спросила, не Избранник ли он.

Лина спросила его, а потом и мы все стали задавать себе этот вопрос. А было это задолго до того, как он мог понять, чего мы от него ждем. Видите ли, мы начали думать о нем как об Избраннике, когда ему было только пять-шесть лет. То есть все мы, кроме Лины, потому что она подумала это, едва увидела его в то утро. Может, и я бы так подумала, да мне хватало хлопот с его мамой. Но позже я спросила себя об этом. Все мы спросили себя об этом, когда ему было пять-шесть лет. Почему мы решили, что это он? А почему вообще ищут Избранника? Потому что нам был нужен кто-то. Мы могли бы решить, что это кто-то из сыновей Страта Хокинса или Джо Саймона.

Или кто-то из сыновей тетушки Лу Болин. Но мы решили, что это он. Кончались тридцатые годы. Как раз Джо Луис нокаутировал немца Шмелинга, а мы все знали, что Джо из Алабамы. Ну и решили, что раз Алабама могла дать Избранника, так и Семсон в Луизиане тоже может. О нет, нет, нет, вслух мы так не говорили. Мы это чувствовали. Вот тут, вот тут. Люди о таких вещах не говорят, они их сердцем чувствуют.

В сороковых годах, во время войны, мы начали присматриваться к нему. Я тогда уже перебралась в поселок. Я хотела уйти из большого дома сразу, как Ти-Боб наложил на себя руки, но Роберт удержал меня, чтоб я была с мисс Аммой Дин. Я осталась еще на пять лет, а потом сказала, что ухожу. Роберт сказал, что я уйду, когда он позволит. А я сказала, что в мои годы я вольна поступать, как хочу. Мисс Амма Дин уговаривала меня остаться, потому что, сказала она, я в присмотре нуждаюсь больше ее, но, сказала она, если я хочу уйти, то удерживать меня она не станет. Я сказала, что хочу уйти, хочу перебраться в поселок. Они спросили, зачем мне перебираться в поселок, когда у меня хороший домик совсем близко от большого дома.

— У тебя же здесь водопровод.

— Да, мэм, — сказала я.

— И электричество.

— Да, сэр, — сказала я.

— Так зачем же тебе перебираться туда? Там нет ни водопровода, ни электричества. И даже насосы есть не во всяком дворе. А только колодец у шоссе. Тебе разве ни свет, ни хорошая вода не нужны?

— Нужны, — сказала я. — Но домик, где я сейчас живу, был кухаркиным, когда я еще сюда только приехала, а может, и с тех пор, как построили Семсон. Раз я больше не кухарка, то жить в нем не имею права.

— Может, ты не заметила, — говорит Роберт, — но за последние десять-одиннадцать лет ты не так уж чтоб много готовила. Но ела наравне со всеми.

— Надеюсь, вы из-за меня ни разу голодными не остались, мистер Роберт.

— Так ведь тебе за мной не поспеть, — говорит.

— Вот потому я и хочу перебраться в поселок, завести огород да кур. Очень уж неприятно смотреть, как взрослый человек хватает кусок с собственного стола.

— Перебирайся, если уж хочешь, — говорит мисс Амма Дин. — Но как ты думаешь перевезти вещи и где будешь жить? Дом — чистый? А вода близко? Право же, я не понимаю, зачем тебе переезжать.

— Иначе я не могу, — говорю. — Мистер Роберт, вы не против, если я переберусь в дом рядом с Мэри?

— Ты меня спрашиваешь? — говорит он. — Я и не знал, что еще хозяин в Семсоне. Мне казалось, тут управляешь ты. И это ты мне скажешь, куда хочешь ехать и когда. А моя обязанность — пойти в поселок и вычистить для тебя дом. И проложить отдельную трубу, чтобы ты пила водопроводную воду. И протянуть особый электрический провод, чтобы тебе каждый день не бегать в лавку за керосином. Вот какие у меня обязанности в Семсоне, так мне казалось. Не пропустил ли я чего-нибудь? Ну конечно, я должен еще скосить весь бурьян и всех ящерок выгнать со двора к Хоку, чтобы по ночам они не лезли на веранду к тебе в гости. Если мне не изменяет память, ты боялась змей. Или со вчерашнего дня ты изменилась?

— Если хочешь, переезжай, — сказала мисс Амма Дин. — Скажи Би и Ми, чтобы они там все помыли и почистили. А я распоряжусь, чтобы Этьен перевез твои вещи.

В поселок я перебралась во время войны. Джимми тогда было пять-шесть лет. А может, только четыре, потому что он еще не ходил в школу. Он начал учиться, когда к нам приехала учительница по фамилии Ричард. Это было уже после Лилиан. А Лилиан была между Мэри Агнес и Вивьен Ричард.

Шерли уехала в Новый Орлеан, едва отняла Джимми от груди, и в доме остались только он и Лина. После того как я перебралась в поселок, я целыми днями просиживала у Лины на веранде или у очага. Да и не я одна. Там чуть ли не весь поселок собирался. У Лины во дворе росла ива, и в самые жаркие дни от нее на веранде всегда была тень. Кто-нибудь да сидел там и разговаривал с Линой, а Джимми сидел рядом и слушал наши разговоры. Вот потому-то, наверно, мы и начали присматриваться к нему. Все время видели его там, вот и начали думать, не Избранник ли он. Нет, ему мы об этом не говорили, и друг другу тоже, но все чувствовали это. Когда мы узнали, что он умеет считать до сотни по одному, по два, по пяти, по десятку и узнали, что он выучил весь букварь, то начали задавать ему всякие вопросы, а он отвечал.

— Нет, слышите? — спрашивала Лина и улыбалась до ушей. — Всего-то шесть годков. Нет, слышите?

И ей становилось и радостно, и грустно. Радостно потому, что он мог все это, а грустно потому, что если он поистине Избранник, то должен был рано или поздно покинуть нас.