Lena Swann - Искушение Флориана

Шарль появился вновь всего минут через пять, — не больше, — и в удивительном воодушевлении сел вновь рядом и как-то по-мальчишески ей улыбнулся, как будто готовясь предложить авантюру:

— Видишь ли… — замялся он. — Я не знаю даже, как тебе это сказать… Я понимаю, что ты совсем из другой жизни, и у тебя были свои совсем другие планы на жизнь, и совсем другие представления о том, как жизнь надо выстраивать… Я не знаю даже, какие слова найти. Всё это должен быть разговор долгих лет — а не десяти минут, как у нас с тобой. Но раз уж ты так… Раз уж ты прилетела с таким… Фу… Не знаю, как выговорить! Глупо звучит: раз уж у тебя такие серьезные намерения… Какая глупость, не могу найти каких-то духовных эквивалентов слов… Видишь ли… Я просто должен сказать тебе, что церковь благословляет в том числе и те браки, в которых люди договариваются хранить целомудрие и девственность друг друга. Я знаю, что это дикостью прозвучит для тебя — но я просто обязан тебе это сказать: если ты захочешь, мы можем заключить такого рода брак, посвященный Христу, мы будем оставаться друзьями, но для всех внешних это будет браком, — для тебя это было бы защитой в жизни. Против… Против соблазнов, которые вокруг тебя кишат. От тебя не требуется монашеских клятв — от тебя требуется только клятва верности, которая будет защищать тебя от грехов и соблазнов в жизни. Пока смерть не разлучит нас.

— Шарль… — раздраженно выпалила Аманда. — Если тебе есть что хранить, то мне уже давно «хранить» нечего! Я обычная грешная женщина, мне тридцать лет! Мне нечего хранить, о чем ты?! Ты, видимо, просто слишком наивный человек! Я грешница, и давно уже погрязла в грехах — ты не представляешь уже как, до какой степени! — Аманду почему-то трясло, и из глаз брызнули слёзы, подбородок как-то корчился и дрожал, и она в отчаянии думала о том, что ужасно нерационально и непрактично наверняка сейчас выглядит, и что тушь сейчас размажется.

— Неправда, неправда! — спокойно возразил Шарль. — Вот сейчас ты подойдешь вон к тому священнику, исповедуешься и искренне раскаешься, — он от имени Христа прочтет над тобой разрешение от грехов, и ты станешь вновь невинной, как ангел. Неправда! Что ты на себя наговариваешь! А потом ты просто подумаешь о том, что я сказал, и примешь решение, такое, какое сочтешь правильным.

В деревянной кабинке молодой священник-капуцин, освещенное лицо которого было еле видно за деревянной перегородкой через крошечное квадратное окошечко с крестообразными светящимися прорезями-щелками, что-то несусветное и непрагматичное нёс ей о душе и об искуплении, и о покаянии, задал ей несколько прямых вопросов — на которые она со стыдом дала честные исчерпывающие, чудовищные, ответы, — произнесла, повторяя за священником, покаянные молитвы, — и, когда он дочитал разрешение, вынеслась из исповедальни пулей.

За это время в церкви, которая как-то мгновенно полностью забилась народом, уже успела начаться служба. Шарля на том ряду, где они до этого вместе сидели, не было. Через пару секунд она заметила, что Шарль пересел к алтарю поближе. Вскакивать и в середине церкви идти во время службы пересаживаться к нему было неловко. Аманда присела на краешек самой последней скамьи в церкви, ближе к выходу, — и принялась рассматривать росписи на стенах: кто-то кого-то предавал, кто-то кого-то зверски бил и пытал, кто-то кого-то распинал… Всё это было совсем не тем, чем хотелось себе забивать голову в воскресенье, в выходной… Аманда встала и тихонько вышла из храма.

День был жаркий. Из монастырского парка на высоком гористом холме, где на солнцепеке грелись восемь огромных магнолий и маленькие махроволистые яблони, а длиннющие, выше колокольни, кипарисы и лавры чуть поодаль заботились об усладе носа, было видно богатую белесую никчемную рухлядь городских крыш Ниццы внизу, и зеленые холмы с белыми оскалами срезов скал по бокам, и зеленовато-золотое море — и гигантский белоснежный многопалубный межконтинентальный лайнер, стоявший на рейде. Аманда, досадуя на скрипящий под шпильками мельчайший песочек, раздраженно дошла по бетонированной парковой дорожке до дальнего края сада и, глядя, сквозь аплодирующие ей растопыренные ладошки пальм, на отдаленное море, сказала себе: «Что за бред. Жаль, конечно, что всё так глупо закончилось».

Парк вдруг заполонила негритянская свадьба: молодая красивая черная женщина в очень пышном белом свадебном платье, жакетке из белого искусственного меха и белой фате готовилась к венчанию, — ее подруга, стоя рядом с ней на траве, гигантской кисточкой зачем-то пудрила невесте нос. Жених разгуливал по дорожке парка (не уняв негритянскую страсть к белым нарядам) тоже в белоснежном костюме.

Аманда быстрым цоком дошла обратно до церкви и сказала себе: «Надо наслаждаться жарким выходным днем и чудесным морским видом. Но жаль, конечно, что всё так закончилось. Нужно уехать прямо сейчас — вниз, в город, поближе к морю, и снять отель на ночь. А завтра с утра позвонить в редакцию и взять выходной — и отдохнуть завтра на море».

Аманда резко развернулась назад и раздраженно и быстро заходила крест накрест около маленького фонтанчика, по узким бетонированным дорожкам посреди сада, в центре которых кто-то умудрился вбетонировать изящные узоры из ребром вверх, вертикально и выпирающе, врезанной крупной гладкой гальки, — уж эти узоры каблук бы точно сломали на раз, так что приходилось обходить по кромке, а кое-где идти на мысках. Несколько негритянских невестиных подруг дефилировали, виляя худыми телами, как ящерицы, то тут, то там возникая вдруг прямо перед Амандой, между деревьев и торчащих из земли культей обрезанных на зиму роз, на недосягаемых даже для Аманды восьмидюймовых примерно каблуках, в зеленых и синих, явно на прокат взятых в одном и том же ателье внизу в городе, однотипных облегающих сногсшибательных платьях до пола с невероятными вырезами на спинах до задниц.

Аманда дошла опять до конца сада, к каменному забору с калиткой, где, теперь уже сквозь безлистые еще какие-то отчаянно и глупо торчащие весенние деревца, вновь вперилась взглядом в не такое уж и далекое, вон там, внизу, море, до которого доехать можно будет наверняка минут за десять, если не меньше: есть же, в конце концов, какой-то вызов такси в этой дурацкой стране! Нужно забыть об этом моем сегодняшнем позорном приезде сюда — и всё, — твердо сказала Аманда себе. — Бред. Как он себе это представляет? Я ведь даже никогда не смогла бы об этом рассказать коллегам! Засмеют! Всё! Уехать! Забыть — и всё! Я имею право жить как все! Без всяких сложностей! В конце концов — если нет такси — я могу и пешком отсюда до моря дойти — тоже не так-то уж долго, наверняка, будет!