Дэвид Безмозгис - Наташа и другие рассказы

— Сережа, Сережа Федоренко!

Отец взял меня с собой в отель «Саттон-плейс», где разместилась советская делегация. Команду всегда сопровождал человек из КГБ, и этот оказался знакомым отца. Они несколько раз встречались в поездках «Динамо» по Восточной Европе. Увидев отца, гэбэшник удивился:

— Роман Абрамович, вы здесь? Я не заметил вас в самолете.

Отец объяснил, что не летел с ними. Он живет теперь здесь. Взмахом руки он очертил это «здесь». «Здесь» включало и меня. Подтверждением была моя куртка, кроссовки и «ливайсы». Роман Абрамович и его сынок живут здесь. Человек из КГБ посмотрел на меня с одобрением. Он кивнул.

— Вы хорошо живете?

— Не могу пожаловаться.

— Страна красивая. Города чистые. Большие леса. Отличные машины. Я слышал, у вас и зубные врачи хорошие.

В вестибюле отеля он открыл рот и показал отцу жуткую опухоль вокруг коренного зуба. Он мучился уже неделями. В Москве ему удалили соседний зуб, и рана инфицировалась. В самолете, при пониженном давлении, он думал, что сойдет с ума. О еде не может быть и речи, а заснуть — только с литра водки. Но он не сможет нормально делать свою работу, если будет все время пьяным. К тому же, говорят, водка здесь очень дорогая. Ему нужен зубной врач. Если отец сможет устроить его к зубному врачу в Торонто, он по гроб жизни будет благодарен. От боли у него уже черные мысли появляются. У себя в номере на двадцать восьмом этаже он встал перед окном и подумал, не прыгнуть ли.

Прямо из вестибюля отец позвонил Дусе, нашему стоматологу. В Москве она была первоклассной специалисткой, но канадских экзаменов еще не успела сдать. Пока что она работала вечерами санитаркой у дантиста-канадца, неофициально договорившись с ним, что по ночам сможет принимать в его кабинете собственных пациентов, тайком, за наличные. Канадец имел с этого пятьдесят процентов, с условием, что в случае неприятностей он знать ничего не знал и пусть расхлебывает Дуся. К счастью, за все эти месяцы осечек не было. И несколько раз в неделю, убравшись в кабинете, Дуся принимала свою разношерстную клиентуру. Все это были русские эмигранты без зубной страховки. Отец объяснил это куратору из КГБ и сказал, что если он не против прийти к врачу в час ночи, то ему назначено.

В знак признательности куратор вызвался лично проводить отца в номер Сергея. Если Сергей явится на соревнования и вернется в Москву вместе с командой, все остальное — пожалуйста. Мы можем видеться с ним сколько угодно. Никаких осложнений не будет — он клянется здоровьем ребенка.

Он громко постучал в дверь Сергея.

— Товарищ Федоренко, к тебе важные гости!

В форменных тренировочных брюках, застегивая на груди рубашку, Сережа открыл дверь. Он не решался заговорить, пока гэбэшник не хлопнул отца по спине, сказав, что всегда бывает тронут при встрече старинных друзей. Потом, с адресом Дуси в кармане, он повернулся и зашагал прочь по коридору, застланному ковром.

Сергей обнял отца и по-русски расцеловал. Рядом с ним отец — метр шестьдесят восемь и семьдесят шесть килограммов — выглядел крупным мужчиной. Я не ожидал, что Сергей окажется таким маленьким — хотя запомнил его рекорды, как американские мальчишки помнят показатели бейсболистов, и помнил, что выступает он в самой легкой весовой категории — до 52 килограммов.

— Гад, до смерти испугал.

— В КГБ умеют постучать в дверь.

— Особенно этот. Настоящий патриот.

Сергей посмотрел вслед ушедшему. И отец посмотрел. И я. Его уже не было.

Сергей отвернулся, посмотрел на отца и улыбнулся.

— Я был в ванной. Чуть не обоссался. Подумал: в лучшем случае проверка на допинг.

— С каких это пор ты боишься проверок на допинг?

— С никаких.

— Я должен тебе напоминать, как ответственно мы относимся к допинговым пробам?

В качестве динамовского администратора отец отвечал за то, чтобы штангисты принимали стероиды. В начале каждой недели он раздавал таблетки со специальными купонами на питание. Припев знали все: нет таблеток — нет питания.

— Конечно, не должны. Мы за чистоту спорта.

— И ты, конечно, чист.

— Я чист. Команда чиста. Все чисто.

— Приятно слышать, что все по-прежнему.

— Все как есть.

Сергей хлопнул отца по плечу.

— Вот чудеса. Такая встреча.

По дороге к отелю я был сам не свой от волнения: сейчас увижу Сергея. А увидев, не мог произнести ни слова. Я стоял позади отца и ждал, когда на меня обратят внимание. Время тянулось бесконечно медленно, а Сергей меня словно не замечал. Потом наконец заметил, но как будто не узнал.

— А это кто?

— Ты его не узнаешь?

— Вроде что-то знакомое.

— Подумай.

— Не могу сообразить.

— Догадайся.

— Ну, если попробовать, пожалуй, немного смахивает на маленького Марка. Но маленький что-то.

— Маленький?

— Марк был сильно больше. Он мог пятнадцать, двадцать раз отжаться. А этому, похоже, и десять слабо.

— Я двадцать пять отжимаюсь, каждое утро.

— Не верю.

Я упал на красный с золотом ковер отеля, и Сергей сосчитал от одного до двадцати пяти. Потом я встал, пыхтя, и ждал, что он скажет.

— Ну, прыгай, малыш.

Я прыгнул. Сергей отнес меня в комнату, и, пока отец звонил Григорию, я висел у Сергея на вытянутой руке. До его выступления оставалось два дня, поэтому решили, что завтра он побудет немного у нас, а после соревнований придет к нам с Григорием — на ужин.

Когда мы вернулись домой с приятным известием, мать отмывала в квартире все доступные поверхности. Полы, плиту, мебель, окна. Она вручила нам мешки с мусором, и мы спустили их в вонючий мусоропровод в коридоре. Отец сказал ей, что

Сергей хорошо выглядит. Совсем не изменился за пять лет.

— А про твой вид он что сказал?

— Сказал, что выгляжу молодцом. Канадцем. Помолодел с прошлой нашей встречи.

— Если ты помолодел, тогда я, наверное, школьница.

— Ты и есть школьница.

— Карета каждую неделю приезжает. Ничего себе школьница.

На другое утро, по дороге на соревнования в среднем весе, где отцу предстояло судить, он завернул в отель. У Сергея был свободный день, и я поехал на метро с отцом, чтобы проводить Сергея к нам домой. После этого мать собиралась везти его в магазин.

Когда мы шли по вестибюлю к лифтам, я увидел, что к нам наперерез двинулся гэбэшник. Мне показалось, что он изменился. Когда подошел ближе, я увидел, что лицо у него сильно опухло. С каждым его шагом опухоль делалась заметней. Лицо как будто следовало за ней. Издали ты видел его руки, ноги, торс, прическу, но вблизи все внимание забирала опухоль. Отец, поглощенный мыслями о предстоящем судействе и боясь опоздать, как будто даже не узнавал его, пока он не подошел вплотную. И тут, разглядев его лицо, отец напрягся и схватил меня за плечо. «Господи», — сказал он и задвинул меня к себе за спину, загородив собой от гэбэшника.