Виктор Квашин - Таёжное чудо

— А у вас в кладовке яичный порошок есть.

— Думаешь, из него можно омлет сделать?

— Да ещё как!

— Тогда давай с салом.

— А вы свиней держите?

— От дикой чушки. Солёное. Вкусное. Только шкура жёсткая.

Трофимыч зажёг лампу. Аня поставила на стол шипящую сковороду, тарелки, вилки.

— Так вкусно пахнет, правда? Я бы даже выпила.

Трофимыч отыскал бутылку, протёр стопку, налил.

— А вам?

— Больше нет. Остальное я тебе через кожу втёр.

— Давайте поделимся.

— Да не пью я, Аня.

— Совсем-совсем?

— Да.

— Тогда я пью за вас! Ой, хорошо как! А вкусно! Вам нравится?

— Очень! Как настоящая яичница, даже вкуснее.

— Я бы даже ещё выпила. Трофимович, а как вас зовут? Ну, имя у вас есть?

— Илья.

— Илья Муромец, — сказала Аня шёпотом и притронулась к его руке.

У Трофимыча потемнело в глазах. Он осторожно высвободил руку, стал наливать чай. Хлебнул глоток, закурил у печки, оглянулся. Аня сидела в тусклом свете лампы тихая и чему-то улыбалась.

Больше не говорили. Аня пыталась читать под лампой. Трофимыч ещё курил, потом улёгся. Аня тоже скоро пригасила свет.

Она пришла на цыпочках, молча, совсем раздетая, нырнула под одеяло, прижалась горячим телом. Шепнула в ухо:

— Я тебя люблю.

Трофимыч, дрожа всем телом, приподнялся на локте.

— Девочка, да ты знаешь, сколько мне лет? Пятьдесят два! Я в отцы тебе гожусь. И муж у тебя…

Аня прикрыла ему рот ладошкой.

— Да какая разница, глупый, какая разница…

У него больше не было аргументов.

Утром Аня встала раньше Трофимыча. Когда он открыл глаза, печка полыхала, на столе стояла тарелка с оладьями, Аня порхала по комнате, напевая.

— Вставайте, богатырь, я буду вас кормить!

Трофимыч вышел на воздух, умылся снежком.

— Сегодня, похоже, ночью даже мороза не было. Весна на улице.

— Весна! — согласилась Аня и провальсировала вокруг стола. — Садись кушать.

Она села напротив, подперев щёку рукой, смотрела, как он ест.

— Чего ты смотришь?

— Просто. Нравится. Илья, давай сегодня погуляем?

— Куда тут гулять — тайга кругом. Ну, давай до первого брода сходим, заодно глянем, как вода в реке.

— И Жульчика возьмем, ладно?

— Его нельзя отпускать, это лайка, зверовая собака. Ему обязательно задавить кого-нибудь нужно. Плохо зверя без толку травить.

— А мы его на поводке поведём.

— Не знаю, не приучен он к поводку.

— Я сама поведу. Ну, пожалуйста! Жалко собачку, постоянно на цепи сидит.

Трофимыч соорудил из верёвки поводок. К его удивлению, Жульчик не слишком рвался, шёл рядом с маленькой Аней и лишь поминутно отвлекался на обнюхивание и помечивание.

Спустились к перекату.

— Ой, как рычит! Правду ты говорил, что не перейти.

— Да нет, сейчас не очень. Наверно, даже машина пройдёт. Я думал, хуже.

— А я бы, пожалуй, переехала на Колиной машине.

— Ты сама джип водишь?

— Да, а что такого? Ты давно в городе не был, Илья, сейчас в каждой третьей машине женщина за рулем. Мне нравится.

Они поднялись на обрыв, сели на валежину. Трофимыч обнял Аню, она прижалась.

— Расскажи мне о своей семье, Илья. Пожалуйста!

— В другой раз.

— Ну, пожалуйста! Я же о себе всё рассказала. У тебя же была жена, я знаю.

— Была.

— А дети?

— И дети были.

— И где же они сейчас, что с ними?

— Я их убил.

Аня отшатнулась, испуганно уставилась на Трофимыча, не в силах произнести ни слова.

— Ты сама хотела услышать.

— Я тебе не верю, — медленно, разделяя слова, произнесла Аня. — Ты их любил, ты не мог этого сделать.

— А вот, смог. Мы разбились на машине. Я был за рулём.

— Но это же другое дело, за что ты себя казнишь? Это же авария!

— Я не заметил яму на дороге. Скорость была сто двадцать. На повороте. Все сразу насмерть. А я живой.

Аня долго молчала.

— Ты просто очень сильный, потому и выжил. Это оттуда? — она дотронулась пальцем до шрама.

Трофимыч отдёрнул голову.

— Нет, меня специально оставили. В наказание.

Аня подняла жёлтый лист, разглаживала на колене. Трофимыч достал сигарету.

— Наказание не может быть вечным, — произнесла Аня. — Боль со временем проходит.

— Эта не проходит.

— А дальше что с тобой было? Ты долго болел?

— Недолго. Через три месяца из больницы в камеру. Дали два года.

— За что?! Ты же не виноват!

— Виноват. Алкоголь в крови. Вечером с друзьями хорошо посидели.

— С ума сойти! Бедненький, ты сидел в тюрьме!

— В тюрьме не так страшно. Страшно было потом. Родственники жены квартиру забрали. Да они и правы, мы ведь не расписаны были. Остался на улице. На работу не брали. Жил по подвалам, в теплотрассе.

— Пил?

— Пытался. В том-то и беда. Думал, залью, а как выпью, они приходят. Все вместе. И смотрят молча. Думал, с ума сойду. Пришлось бросить.

— И как же?

— Воровать не смог, побираться тоже, бутылки собирать не захотел. Подался в деревню. Кому огород вскопать, кому свинарник почистить… Потом вот эти подобрали, сюда поселили.

— Тебе платят?

— Нет. Зачем мне деньги? Крыша, еда, одежда — всё есть. Я хозяину благодарен.

— Давно ты здесь?

— Седьмой год.

— Бедненький ты мой, столько лет совсем один. Скучно одному.

— Нет, здесь хорошо, спокойно, тайга. Мне не скучно.

Назад шли медленно и молча. Только Жульчик не разделял их грусти, ежеминутно дёргал Аню к обочине, вынюхивал только ему ведомые запахи.

— Благодари, что след не попался, а то утащил бы он тебя опять в тайгу, а мне потом ищи, — улыбнулся, наконец, Трофимыч.

— Ты не думай, что я маленькая, я сильная. И с животными у меня контакт, — заговорила Аня, обрадовавшись, что Трофимыч оттаял.

У будки Трофимыч перевязал Жульчика на цепь.

— Может, отпустим его, пусть немного побегает? Он же совсем не злой.

— Нет, нельзя. Проходили это уже.

— Бедненький песик! Он же молодой и совсем один. Хоть бы собачку ему привезли.

— Не надо! Привез тут один городской свою таксу «природу понюхать», а у неё течка. Она тут побегала по травке всего день, а Жульчик две ночи выл. Я не выдержал, отвязал, так он и нюхал, и лизал, и землю рыл. А как завоет, аж обрывается всё внутри. Целую неделю пёс страдал. Нет уж, не надо нам собачек. Без них спокойнее.

Аня вдруг круто развернулась и ушла в дом.

— Аня, ты что, за Жульчика обиделась? А диких зверей тебе не жалко?

— Идите вы к чёрту со своим Жульчиком! Вам одним «без собачек» хорошо.

На глазах у неё были слезы.

— Аня, но я же без задней мысли, я о собаке…

— А я-то, дура, подумала… Я пешком уйду. Сама.

— Да ты что, реку не видела?

— Тебе-то какая забота? Да лучше утонуть, чем тут с вами…

За окном послышался рёв двигателя. К дому подъехал ГАЗ-66.

— Хозяева приехали. Пойду встречу.

Из машины вышел Иван, с ним ещё двое.