Ханна Оренстейн - Игра с огнем [litres]

Он пересекает разделяющее нас пространство и заправляет мне за ухо прядь волос, нежно проведя пальцем по щеке. Я слишком напряжена, чтобы выдохнуть. Он порывисто наклоняется вперед, потом целует меня, крепко прижимает к себе, твердо держа за бедра. Так легко растаять, отпустить себя, сказать, что я его люблю.

Но я не могу.

Вместо этого я снимаю его левую руку со своего бедра и делаю неуверенный шаг назад.

– Джонатан, перестань. Я не могу за тебя выйти.

Лицо у него вытягивается, глаза темнеют. Если он думал, что я скажу «да», то, значит, он меня совсем не знает. Два месяца назад я боялась, что никто не полюбит меня так, как Джонатан. А проведя лето за устройством личной жизни одиноких ньюйоркцев, я должна бы бояться отвергнуть его предложение. Я достаточно хорошо себя знаю, чтобы понять – даже после предложения, кольца и обещания измениться мы с Джонатаном несовместимы.

Я вынимаю из сумки блестящий голубой пакетик «Тиффани», но Джонатан его не берет.

– Оставь себе, – тихо говорит он.

– Не могу. Все кончено, Джонатан.

– Саша, нет, ну не надо. Ты же не серьезно. Я хочу быть с тобой.

Каждая капля злости, которую я испытывала за последние два года, сразу бьет меня изнутри: вечера, когда он отменял наши планы, чтобы поприсутствовать в офисе, бесчисленные ужины, которые я провела, сидя напротив него в молчании, пока он писал боссам, его тошнотворное предательство. Я не знаю, как не видела этого раньше: он не тот самый.

– Я не серьезно? – повторяю я. – Ты издеваешься? У меня, знаешь ли, есть собственное мнение.

– Нет, я не… Просто… пожалуйста, просто останься.

– Мне нужно идти.

Тон у меня, возможно, и неубедительный, но по крайней мере я не унижаюсь, как он.

– Останься на ночь, – тихо просит он. – В последний раз. Ради меня.

Я колеблюсь. Было бы так хорошо свернуться рядом с ним в постели. Он был бы большой подушкой, а его рука обнимала бы меня за талию. Я бы, засыпая, слушала ровное тик-так его сердца, как было уже тысячу раз. Меня тянет это сделать, но я не могу. Я кладу пакетик «Тиффани» на кофейный столик. Мы столько времени провели вместе, а теперь – вот.

– Прощай.

Я поворачиваюсь и ухожу. Открываю дверь, заставляю себя не оглядываться и позволяю ей захлопнуться за моей спиной с тяжелым стуком. Быстро иду к лифту и жму на кнопку, пока та не звякает и передо мной не раздвигаются его створки. Он, слава богу, пуст. Когда я спускаюсь в вестибюль, швейцар машет мне на прощание. Он не знает, что это в последний раз.

Только выйдя наружу, я позволяю себе прислониться к кирпичной стене и расслабиться. Я готова к тому, что разрыдаюсь. Но слез нет. Мне не грустно – я просто ошеломлена. И я горжусь тем, что сделала. Если при мысли о замужестве вас тошнит, значит, это не тот человек.

А потом мне приходит сообщение от того человека.

Привет, конфетка. Я только что начал готовить. Не хочешь присоединиться ко мне за ужином?

Адам стоит в дверях, прислонившись к косяку, один коричневый мокасин заведен за другой, и дожидается меня. Из квартиры доносится музыка.

– Привет, красавица, – говорит он, целуя меня.

Я пытаюсь забыть, что час назад Джонатан тоже целовал меня. Это уже не имеет значения; он уже не имеет значения. Есть вещи поважнее, вроде запаха чеснока, идущего от плиты, и пальца Адама, прихватившего меня за шлевку.

Я наклоняюсь, чтобы разуться и заодно не смотреть ему в глаза. Я не могу рассказать ему про Джонатана – слишком рано. Не хочу отпугнуть. Я ставлю обувь на привычное место, напротив кирпичной стены гостиной (для ньюйоркцев вроде меня это чистое порно), и выпрямляюсь.

– Так, выкладывай про собеседование.

Я не могу не улыбнуться.

– Все прошло хорошо! То есть Диего что-нибудь упоминал?

– Он думает, что ты умная и энергичная. Я сказал, что не стал бы присылать к нему дурочку.

– Если я получу место, мы что, будем работать вместе?

Он колеблется.

– Ну, все довольно независимо. Я буду писать свое, ты – свое.

– Но мы будем работать на одну компанию, в одном офисе.

Он морщит нос.

– Это стремно? Стремно, да?

– Я так не говорила.

Я обнимаю Адама за плечи и поднимаю голову, чтобы поцеловать его и прекратить этот разговор. Я совсем спятила – я же знаю, как рискованно работать с тем, с кем встречаешься. (Или встречаться с тем, с кем познакомился на работе, если на то пошло. Это очевидно.) И возможно, звучит наивно, но у меня такое ощущение, что нас с Адамом эти правила не касаются. Мои клиенты рассуждают о том, как трудно и страшно с кем-то встречаться, но с Адамом все так легко. Я не могу это объяснить, например, Кэролайн, потому что она никогда подобного не испытывала; тут или понимаешь, или нет.

– Так я могу привлечь тебя к работе на кухне? – спрашивает он.

– Я согласна разморозить пиццу в микроволновке, если у тебя такая найдется.

– Да ладно, это не еда. Ты ведь сумеешь овощи нарезать?

– Овощи… это такие, которые из земли растут? Да, наверное, справлюсь.

Он закатывает глаза.

– Ладно, возьми сыр. Это тебе ближе.

– Спасибо.

Он протягивает шар моцареллы, деревянную разделочную доску и нож.

– Пожалуйста, на один укус.

– Сию секунду, шеф.

Адам поворачивается к плите, чтобы помешать чеснок деревянной лопаткой и сбрызнуть его оливковым маслом. Мне нравится смотреть, как он возится на кухне, особенно в такие вечера, как сегодня, когда он закатывает рукава, показывая мускулистые предплечья и сексуальные ловкие руки. Я секунду смотрю на него с восхищением, потом занимаюсь сыром.

– Ты ведь не из тех безумных ньюйоркцев, которые используют духовку как шкаф? – спрашивает он.

– Адам, да ни в жизни. Это глупо.

Я мысленно делаю пометку: убрать старые учебники из духовки до нашей следующей встречи. Будет нехорошо, если они загорятся.

Я нарезаю моцареллу, и он одобряет работу. Дальше задание классом повыше: нарезать сладкую итальянскую колбасу. А когда я заканчиваю, Адам просит, чтобы я сделала то, что у меня получается лучше всего, – открыла вино. Я наливаю нам по бокалу каберне-совиньон, сажусь на стойку и продолжаю восхищаться уверенностью, с которой он действует на кухне.

Адам заканчивает готовить, ставит на стол две тарелки пасты, приправленной ветчиной, грибами, луком и расплавленным сыром. Мы едим, сидя на барных стульях лицом к кухне, и он кратко пересказывает мне главные сюжеты дня – одно из многих преимуществ отношений с автором. Он весь озаряется, размахивает вилкой и жестикулирует. Так здорово наблюдать за тем, кто действительно любит то, чем занимается, а не следить за деталями сделок и финансовыми рынками, просто чтобы… чтобы что, заработать больше денег? Я прогоняю мысли о Джонатане и рассказываю Адаму о том, как вчера звонила Винсу, пытаясь выпытать, каковы его пристрастия в постели. Адам хохочет и качает головой.