Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Не желая слушать никаких оправданий от отца, не сумевшего удержать ребенка дома, я подошла к телефону в надежде на то, что протяжный альт Зигрид немного ободрит меня. Однако она как раз купала Доретту, и в моем распоряжении оказался лишь Тино, мне же было не до его шуток. Он позвал Иоганну.

— Мама, ма-ма-ма-ма, — пропищала моя дочь.

— Алло, Иоганна, как дела?

— Ба-ба, би-ба…

Она так визжала и верещала, что пришлось держать трубку подальше от уха. Иоганна превратилась в грудного младенца, и разговаривать с ней было бесполезно. Ее культ Доретты является ревнивым продолжением подмеченного у Зигрид обожания, с которым та относится к своему позднему ребенку. Иоганна даже создала «Клуб фанатов Доретты», существующий, правда, лишь на бумаге — точнее, на свитке ватмана с гимном Доретте (весьма неудобочитаемым из-за своеобычной орфографии Иоганны), большим количеством виньеток и приклеенной фотографией Доретты (очень милой). Все знакомые должны записать в особую графу свою фамилию, страну и адрес, даже если им никогда не доводилось лицезреть кумира. Иоганна вдохновенно подражает лепету Доретты, пребывающей обычно в самом жизнерадостном настроении, и когда я прихожу к дочери пожелать спокойной ночи, то часто имею дело с годовалым младенцем, который сучит ножками в кровати, а если я звоню домой с работы, то в ответ раздается детский лепет, похожий на тот, что доносился сейчас из телефонной трубки.

Я поинтересовалась, не собирается ли Иоганна хотя бы завтра вернуться домой после школы, и почувствовала, что начинаю терять терпение, так как вместо ответа послышалось стаккато попискиваний, перешедшее в мелодичное подвывание. Я велела Иоганне быть дома не позднее завтрашнего дня и потребовала к телефону Тино, который дурашливой скороговоркой пообещал, что сам посадит Иоганну на трамвай; сейчас же им нужно покрасить в зеленый цвет (или лучше в красный?) динозавра (почему-то с седлом), которого они склеили из бумаги, чтобы отправиться на нем в путешествие.

Добиться толку от этих двух детей было мне не по силам. Я разулась, глянула на ноги, отекшие от долгого стояния в поезде, сняла пропотевшую блузку и, воспользовавшись тем, что Людвиг и гость не выходили из своего кабинета, прошлась полураздетая по квартире, собирая купальные принадлежности, чтобы надолго засесть в ванну. Если кому-нибудь из обоих мужчин в ближайший час понадобится в туалет, то придется уж им подождать, не без злорадства подумала я. Когда горячая вода постепенно сняла головную боль, физическую и иную усталость, накопившуюся за три дня, и высушенные феном волосы вновь заблестели, я начала размышлять, как мне одеться, что зависело от того, выйду ли я к гостю или незаметно отправлюсь в постель; решив идти спать, я, однако, надела модные белесые джинсы и для бодрости навела макияж, правда, самый минимальный.

Из кабинета никто не появлялся. Я принялась разбирать дорожную сумку, и тут мне пришло в голову, что глоток коньяка можно получить только у Людвига.

— Наконец-то! — воскликнул Людвиг. Он буквально вскочил с места, подвел меня к своему креслу и сказал: — Это Урсула — (Рыжеватый молодой человек пожал мне руку). — Мы как раз заканчиваем, присаживайся!

Мой опыт подсказывал, что сей талантливый ученый, хоть он и швед, скорее всего чванливый зануда или что-нибудь в этом роде. Я доверху наполнила рюмку, залпом осушила ее и собралась развлечься, терпеливо изображая из себя светскую даму (вот уж гость удивится, что у такого радушного хозяина такая скучная жена). Но сначала пришлось выслушать Людвига, который просто не мог не изложить мне результатов их четырехчасовой совместной работы. К счастью, резюме получилось кратким и даже вполне доходчивым, настолько прекрасным было у Людвига настроение. Вообще-то его молодой коллега взялся лишь подредактировать текст на английском языке, в котором Людвиг был недостаточно силен. А что из этого вышло? Великолепные идеи рождались одна за другой. (Речь шла о статье Людвига для научного сборника, составителем которого оказался наш гость. Некоторые из материалов уже фигурировали на недавнем симпозиуме, имевшем какое-то отношение к ООН, если, конечно, я ничего не напутала.) Замечательный партнер, только слишком уж скромен! Людвиг говорил с подъемом, тем более что он считает любую свою работу требующей улучшений и совершенно искренне благодарен за всякий совет и критические замечания. (Ради этого его можно поднять среди ночи — он будет только счастлив.)

Я присмотрелась к человеку, которому расточались похвалы. Слушая Людвига спокойно, без возражений, хотя за ними наверняка последовало бы еще больше лестных слов, он делал вид, будто разговор идет о ком-то третьем, кого они оба весьма высоко ценят. По сравнению с Людвигом он казался стройнее, моложе — возможно, из-за того, что был одет по-студенчески; на самом же деле разница в возрасте вряд ли превышала два-три года.

Я начала играть свою роль. Откуда вы так хорошо знаете немецкий? Он оказался западным немцем, а шведское подданство принял совсем недавно. Я так и предполагала. Ведь он не просто хорошо говорил по-немецки, у него слышался швабский выговор (или баварский — я их путаю, но дело не в том). Фразы он произносил быстро, вроде меня, легко позволял себя перебивать, без труда поддерживал разговор, хоть я и перескакивала с одного на другое; при этом он непринужденно улыбался.

Вторую рюмку коньяка я выпила медленно, сосредоточенно и тут обнаружила, что у моего собеседника — бабушкины глаза. Такие же светлые, маленькие, с короткими ресничками, как у той девяностолетней учительницы, которая зачаровывала меня в детстве своей невероятной добротой и долготерпением. Глядя на чужое лицо со знакомыми глазами, я погрузилась в мягкое оцепенение, из которого в тот вечер уже почти не выходила. Собственно, мне этого и не хотелось — я уселась, как Роже, скрестивший свои ноги, положила вроде него (только как бы в зеркально-симметричном отражении) одну руку на правое колено, другую на левый подлокотник и целиком отдалась окутывавшей меня какой-то ватной полудреме, в которой облакообразно расплывались мое тело, руки и ноги.

При этом я либо без умолку болтала, либо без малейшего желания перебивать выслушивала, например, историю о моем соотечественнике, удивительном таможеннике, который по окончании соответствующих формальностей поведал Роже во время их совместной поездки на пароме (или это было в другом месте?) свою биографию, дав тем самым наглядные представления о нашей жизни в ГДР, о которой Роже говорил почти высокопарно. Увиденное им за следующие два с половиной дня вполне подтверждало первые впечатления — по крайней мере именно так я поняла его реплики и вопросы, а уточнять мне не хотелось, поскольку я была в основном занята тем, что, не отрывая взгляда от бабушкиных глаз, наслаждалась приятным ознобом, начинавшимся между лопаток и пробегавшим по всему телу.