Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

— Куда бы я пошел, чтобы хорошенько пообедать? — переспросил он и подождал, пока Роже кивнет головой. — Я бы пошел домой.

Роже зааплодировал, а старик, не считая нужным обесцвечивать шутку какими-либо добавлениями, выдержал исполненную достоинства паузу, после чего легким шагом скрылся за дверью зала. Прежде чем мы успели опомниться, он вышел оттуда с официантом и передал нас ему, а нашу одежду развесил в гардеробе. Причем куртку Иоганны он предварительно встряхнул, так как я подняла ее с пола. (Я шепнула Роже, что мы не должны остаться в долгу. Он послушался меня, хотя и с легким недоумением.)

Все это я могу объяснить лишь тем, что Роже успевал расположить к себе и установить «режим наибольшего благоприятствования» (безо всякого своекорыстия) прежде, чем у другого человека срабатывала естественная защитная реакция. Роже даже не помышлял о том, что кухню откроют вновь из-за таких незначительных персон, как мы. Однако он ничуть не удивился этому, и мне пришлось намеками подсказать ему, сколь велико свершившееся чудо. Впрочем, Роже оставил их без внимания и стал расспрашивать Иоганну, каким образом, по ее мнению, была поймана рыба, значившаяся в меню, — честно, на удочку? Вероятно. Волнуясь, как всегда, когда от нее требовались природоведческие познания, Иоганна предположила, что указанная в меню рыба пресноводная. Значит, Роже вполне мог ее заказывать.

Роже даже не подозревал, насколько удивительным было безропотное участие Иоганны в нашей прогулке. Обычно она категорически отклоняет приглашение пройтись по свежему воздуху, когда на родителей нападает такая непонятная ей охота. По ее выражениям, это мещанская привычка и пустая трата времени. С некоторых пор слово «мещанский» занимает главнейшее место в ее лексиконе. Она всегда прибегает к этому слову — по чьему наущению, неизвестно, — когда ей нужно что-либо очернить. Мы пробовали ее вразумить, но она успешно отразила любые наши попытки, ибо ни Людвиг, ни я не сумели толком объяснить, что такое «мещанство», поэтому Иоганна упорно продолжает вешать сей ярлык на все, что ей не нравится, как бы далеки ни были друг от друга вещи, поступки или суждения, попадающие под категорию «мещанских».

Словом, я не рассчитывала, что она согласится отправиться со мною и Роже осматривать наши достопримечательности, но все же утром мы зашли к ней, и Иоганна поднялась нам навстречу, немного смущенная беспорядком в своей комнате.

— Меня зовут Роже, — сказал Роже и чинно протянул Иоганне руку.

Иоганна долго соображала, что ответить на наше приглашение. Угрюмо потупившись, она молчала, пока наконец не вспомнила:

— У меня еще уроки не сделаны… по рисованию.

— По рисованию? Разве задают уроки по рисованию? И почему ты их еще не сделала?

Роже положил руку на плечо Иоганны, подвел ее к столу с ворохом бумаг и сказал:

— Покажи-ка, что тебе задано. Сделаешь и пойдешь с нами, да?

— Давай-давай, показывай! — нетерпеливо скомандовала я и выскочила в коридор, где суетился Людвиг со своим молодым коллегой, самым перспективным из трех его ближайших сотрудников, собирая к поездке в Варшаву материалы, которые еще предстояло доработать до отхода их поезда в шестнадцать часов, а оставшегося времени на это уже не хватало. Помочь я им ничем не могла, только помешала бы. Людвиг воспользовался моментом, чтобы чмокнуть меня в щеку — на прощание (если мы до отъезда больше не увидимся) и в благодарность за заботу о его госте.

Вернувшись назад, я застала Роже и Иоганну склоненными над какой-то репродукцией.

— Значит, картина тебе не нравится? — спросил Роже. — Почему бы тебе так и не написать?

Я подсела к ним и взглянула на картину под названием «Космодром», где шестеро молодых космонавтов, все на одно лицо, стояли перед готовой к старту ракетой, среди них две девушки (грациозная брюнетка в летнем платье, рядом такая же блондинка, но в голубом комбинезоне) и четверо юношей (которые мне ничем не запомнились в отличие от считавшихся модными лет тридцать назад четырех кресел, которые украшали собою огромный холл с ослепительно синим воздухом).

— Этого я написать не могу, — выдавила из себя Иоганна.

— Почему?

— Потому что нужно совсем другое. В задании сказано: какой теме посвящена картина «Космодром»? Как раскрывает художник свою тему? В скобках — дать описание картины.

— Правильно, — сказал Роже. — Вот и опиши, что видишь. Но ведь надо также выразить свое отношение к картине, написать, нравится она или нет и почему. Разве не верно?

— Только не так.

— А как же?

— Вот как здесь написано. — Иоганна указала на отчеркнутое в книге место, пододвинула ее Роже и выжидающе уставилась на него.

Кончив читать, Роже кивнул Иоганне — она смотрела на него так завороженно, что какой-либо жест был просто необходим, — и серьезно спросил:

— И ты согласна с этим?

Моя дочь поерзала на стуле, покраснела и пробормотала:

— Что я, чокнутая? — И добавила в качестве аргумента: — Но ведь кол же поставят.

Разве такое уже бывало? При каких именно обстоятельствах? — вопросы Роже намекали на то, что, по всей вероятности, конфликты объяснялись недоразумениями, но Иоганна уклонялась от прямых ответов и то вспоминала свою двойку по физкультуре за невыполненное упражнение на турнике, то зацикливалась на каких-то расплывчатых фразах. Было не ясно, действительно ли она не понимает, о чем идет речь, или нарочно отвечает невпопад с тупым выражением лица.

Роже не терял терпения.

— Иоганна, ведь ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Разве тебе когда-нибудь ставили двойку только за то, что твое мнение не совпадает с мнением учителя, если ты сумела обосновать свою точку зрения?

Иоганна еще сильнее раскраснелась и, с трудом преодолев оцепенение, покачала головой:

— Нет.

— Может, это произошло с другой девочкой или с другим мальчиком из твоего класса?

Она посмотрела на меня и, поняв, что может рассчитывать только на себя, снова качнула головой.

— Вот видишь, — осторожно заключил Роже, и Иоганна поднялась вместе с нами, сходила попрощаться с отцом, но, надевая ботинки, пробормотала, обращаясь преимущественно ко мне:

— Я не чокнутая.

С этого момента Иоганна старалась держаться поближе к Роже, поглощенная тем, чтобы шагать с нами в ногу, шла молча, хотя обычно она может вывести из себя самого добродушного человека, так как совершенно не стесняется в выборе средств — лишь бы именно ей принадлежала львиная доля любого разговора. На этот раз она скромно шла, то держа за руку меня или Роже, то впереди нас, то между нами, то позади, если нам приходилось выстраиваться гуськом на какой-нибудь тропинке.

Возможно, ее лишило обычной настырности предложение Роже обращаться к нему на «ты», поскольку шведы привыкли, чтобы все разговаривали друг с другом на равных. Забытое «вы» уместно для шведа лишь тогда, когда он собирается перевести через улицу какую-нибудь древнюю старушку и хочет сообщить ей об этом.