Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

Сладко потянулась.

— И где она, та нога, что подвернулась?

— Вот! — Подняла загорелую ногу. Поцеловал.

— Да-а! Восхищен.

— Чем? Ногой?

— Тобой!

И мы обнялись снова.

— Знаешь, я вдруг твое юношеское стихотворение вспомнила, — сказала она потом.

— Какое это? — Я насторожился.

— Художник Иванов.

— А... Это слабое! — разволновался я.

— Но я все-таки прочту, с твоего разрешения. Ладно?

— Давай.

Самому было интересно, как прозвучит.

— Ну вот... и сейчас я хочу спросить тебя: «Ты где, художник Иванов?»

— Извини... как-то неважно себя чувствую. Может, таблетки? Но они же жизнеутверждающие?

— Ну... — произнесла как-то неуверенно. — Я тебе одну вещь должна сказать.

— Ты хочешь сказать, пока я жив?

— Нет. Не в связи с этим.

— Говори.

— Сын...

— Что «сын»?

— Митя.

— Да, знаю.

Долгая пауза.

— Приехать хочет, завтра с утра.

— Во сколько?

— Тебя именно интересует — во сколько?!

— А что?..

— Выйдем.

Вышли зачем-то в сад.

— Просто он в отпуске сейчас... Гоняет на своем байке по Европе.

— С друзьями?

— Нет. Почему-то любит один.

— А где он сейчас живет?

— Сейчас в Риме.

— Да-а. Размах!

— Какой тут размах? Куда хочешь — за час! Теснотища... Хочешь куда-нибудь он завтра скатает тебя?

— ...А зачем?

— А ты не хочешь?

— Ну-у...

Утром раздался треск — недопустимый, думаю, в таком уголке. Но ему можно?

Поднялся сюда. Невысокого роста. Русый. Узкое лицо. Темные небольшие глаза, близко к переносице. Мятая футболка, шорты ниже колен. Взгляд независимый.

— Привет, ма! — чмокнул ее в щеку.

— Познакомься, Дима... Это мой старый друг. Валерий.

Как-то нелюдимо кивнул. Выдержал взгляд. Но ничего как-то не щелкнуло в моей душе.

— Покатаешь его?

Кивнул.

— Ты куда хочешь? — повернулась ко мне. Но была какая-то официальная.

Я никуда не хотел. Но и здесь быть — тоже!

— Может быть, в Монтрё? Где Набоков жил? — предложила она.

— А можно?

Я почему-то обрадовался. Хотя в Монтрё неоднократно бывал. Но главное — чтобы мы не стояли здесь втроем! Дима почему-то криво усмехался.

— Ну так поехали, — сказал я.

Она двигалась как-то суетливо. Спустились. Он отцепил с заднего сиденья шлем, протянул мне. Я напялил, застегнул.

— Только осторожней! — услышал, как сказала она.

Но не мне? А мы даже не поцеловались... Мало ли что? Сплошные пропасти тут. Резко качнуло. Я попытался глянуть назад — но голова в шлеме не поворачивалась.

Все скоростные дороги в мире проложены по возможности вдали от домов. Смотреть нечего. Только ветер свистел. И вдруг до меня стало доноситься какое-то завывание. Мотор?

Нет, мотор слышен отдельно... Поет. Поет песню! Причем ту, которую мы любили петь когда-то с Аленой. Помню, лежа рядом на нарах, в «лыжном приюте». Слушал, обомлев.

Звучит как-то странно и дико на просторах Европы. Потом поднялись красивые горы над водой. Где-то здесь рядом Монблан. На самом деле я здесь когда-то бывал, но совершенно в ином качестве: почетная делегация на Женевской книжной ярмарке. Надменный круглый стол, из одних «тузов». Набокова, помню, журили. Где это всё? А теперь я — так... волонтер! Испытатель возбудителя.

Встали у набоковского отеля. Все как тогда. Два памятника без пьедестала, прямо на газоне — Набоков и рядом, конкретно — Рей Чарльз, великий музыкант, который тоже в этом отеле бывал. Один только я изменился. А они — хоть бы что. Я расстегнул и снял шлем. Слез, враскорячку, с седла. Посмотрел сбоку на Диму.

— Не пойдешь?

Он, не глядя, покачал головой.

В фойе отеля меня подобрала негритянка, тяжело выговаривающая русские слова. Мы поднялись в ресторан, и я посидел за набоковским столиком. Потом даже зашли в номер, и я посидел за его рабочим столом, который мне показался щегольским, не очень рабочим. Но отель ведь — стол какой есть. Один раз я уже сидел за ним... Помогло?

— На кладбище? — отрывисто Митя спросил.

— Давай.

Красиво лежит Набоков! И широко. Спокойно еще несколько писателей можно рядом положить!.. но вряд ли позволят.

...И на обратном пути, сквозь шум ветра — та же рвущая душу песня:

Он тормознул у ворот сада — внутрь даже не поехал. Просто сидел как истукан. Я слез. Прицепил шлем к сиденью. И тут, разволновавшись, я сказал глупость, наверное:

— Слушай, друг! Если ты любишь так мартеновские печи... приезжал бы почаще... Пообщались бы.

— Слушай, чел. Мне вполне хватает, как меня мама достает своими воспоминаниями! А слушать еще какого-то постороннего дядю... Уволь!

И лишь струя дыма в нос была мне наградой.

— Ну как тебе? Понравилось?

— О да! Неплохо Набоков лежит!

— А ты бы хотел так?

— А как?

— Ты главное скажи: хотел бы?

Так вот она к чему, поездушка эта! В Монтрё заманивают.

— Дело в том, что наша компания... решила сделать такой «утешительный приз».

— ...для безутешной вдовы?

— Нет. Для них самих.

— Для тех, кто «откинется»?

— Да. Похороним в Монтрё! Рядом с могилой Набокова! Того, кто не выдержит испытаний.

— В каком смысле не выдержит?

— Ну... организм... Слишком сильная доза окажется. Мы ж наращиваем, каждый день. Должны же мы знать предел возможного. Заботимся о клиентах!

— Ну да... И кто-то окажется «за пределом»?

— Точно. И тогда того, кто принес — добровольно, подчеркиваю — себя в жертву науке и в то же время любви...

Правда, сам того не желая...

— ...Будет похоронен в Монтрё! Плюс от компании же будет скромная плита — с именем, фамилией... ну и, естественно, с логотипом нашей компании. Но имя желательно достойное должно быть.

— Даже трудно себе представить достойного.

— А ты в зеркало поглядись!

— Ну... с одной стороны... Но дозы же компьютер распределяет?

— А русская смекалка?.. И хоп, как Валера говорит. А потом и я лягу тебе под бочок. Как мы любим.

— Со стороны Набокова ляжешь?

— Опять ты меня подозреваешь... в чем-то.

— И когда это произойдет? Выбор «победителя»... забега на тот свет?

— Завтра. Завтра тебе поднесут...

— Чашу с ядом?

— Таблетку. Сроки поджимают. Дорого, понимаешь, платить за постой.

— Ну что же, резонно.

Хотел было спросить: «А Набокова спросили?» Но, видно, согласовали.

— Ну хорошо.

Долго скулить над своей жизнью как-то неприлично.

— Последний вечер, значит?