Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

И поэтому, как только чуть не потерянный мобильничек мой оказался в моей ладони, сразу хотел позвонить ей. Я родился, можно сказать, заново! И вдруг — звонок. Кто это? Что-то номер не высветился!

— Алле!

— Хело. С вами говорят из Нобелевского комитета.

— А кто?

Голос мучительно знакомый... И что? В Нобелевском комитете у меня знакомых не может быть?

— Называть себя я не стану, и вы поймете, почему. Нобелевскую премию хотите?

— Да!

— Но — с откатом.

— Как с откатом? Кто это говорит?

— Не имеет значения. Так соглашаетесь или нет?

— А сколько процентов?

— Пиисят!

— Вы с ума сошли! Когда такое было?

— Всегда.

Я утер пот. Вот как оно делается-то, оказывается! Еще одно испытание!.. Хотя с другой стороны, почему нет?

— Двадцать пять! — выкрикнул я.

— Все! Бывай, кореш!

— Валера — ты? — Обрадовался даже больше, чем Нобелевке.

Буйный хохот.

— С Рождеством тебя, полулауреат!

— Как я рад! Ты где?

— В канаве, где же еще?

— В ассенизационной, надеюсь?

— Угадал, молодец.

— Один?

— Что можно сделать одному? С напарником, ясное дело.

— А кто?

— Ревнуешь? Образовался один. С руками, кстати, у него получше, чем у тебя.

«А с головой?» — чуть было не спросил я, но вдруг вспомнил специфику тех мест: неловко, наверное, про голову говорить.

— Ну, хоп, — это он всегда так прощается.

— Стоп!

— Что еще? Озяб без работы.

— Я к тебе завтра приеду!

— Зачем?

— Ну, не к тебе, к Борисычу.

— Может, хватит уже тебе к Борисычу ездить? Устал отвозить.

— Я по делу. Одежду привезу.

— Смирительные рубашки?

Снова буйно захохотал. Видимо, «согревается» там, в канаве.

— Ты в какой канаве сидишь?

— А в той же канаве, что с тобой... Как-то хозяева больно порывисто платят. Им, видимо, процесс нравится.

— Ну, хоп! (Это я сказал, неожиданно.) Жди завтра!

Вот куда мы отвезем секонд-хенд!

Слишком восторженно, может быть, я объяснил Кузе по телефону свою идею.

— А зачем? — вяло спросил он.

— Ну как же! Больные люди. Помощь им. Ходят в обносках, что им выдают. Сам через это прошел!

Осекся. Зря я, наверное, это Кузе сказал?.. но он как-то не среагировал.

— Ну так едем, нет?!

— А не пропьют они?

— Кто? Больные? Да они в основном и денег не различают! Вопрос только, на чем везти.

Знаю! Есть такая фирма — «Быстрякофф»!

— Не надо. Своим ходом доедем! Ладно, жду завтра у меня. В девять!

Только я собрался в парадную его зайти — и тут он сам вышел. Я обомлел. В какой-то рясе и шапочке — но вроде не наши, лиловые.

— Ты что? Лютеранин теперь?

— Примерно да.

— Монах?

— Не совсем.

— Ну ты даешь!

— Ну? Едем? — чуть холодно он спросил.

— ...Давай!

Я с трудом приходил в себя. Кузя... лиловый какой-то!

Мы подошли к длинному темно-синему микроавтобусу великой марки «БМВ». Номера французские. На синем борту желтой вязью по-русски написано: «Диаконская служба».

«Ну ты даешь!» — снова чуть не сказал... Но нельзя, наверно, так с лютеранином?

— Товар здесь? — я спросил.

Прозвучало, наверное, грубовато.

Не ответив, он сел в кабину. Я с ним.

— Дорогу я покажу! — воскликнул я радостно.

— У меня навигатор. — Кузя кивнул на экран, испещренный разноцветными линиями.

И тут меня наконец осенило:

— Так ты на этом доехал? Из Парижа?

И тут Кузя усмехнулся — наконец-то я прежнего увидал.

— Но не все же в Париж и из Парижа летают в бизнес-классе?

— Ха-ха! Ну, так поехали?

...Когда через рябь мокрого снега проявилась родная Красная Дача, я не выдержал и вскричал:

— Стоп!

Я ведь тоже был там клиент!

— Что такое? — поднял бровь Кузя.

— Не могу! — я воскликнул.

— Надо выйти?

— Нет. То есть да. Хочу товар посмотреть!

— Это не товар, — сказал Кузя. — И тебе не обломится.

— Ну хоть покажи!

Кузя пожал плечом, и мы вышли. Он открыл заднюю дверцу, и в тусклом свете лампочки в потолке я увидел ту роскошь!

Через весь салон вдоль шли штанги, и на них аккуратно на вешалках висели на вид совершенно новые пуховики — темно-красные, синие, зеленые, на другой палке на вешалках — джинсы плюс отличные твидовые брюки... желтый свитер моей любимой марки «Поло». Рольф Лоррен! Дубленки. В грубом пластмассовом коробе небрежно валялись кожаные фуражки, шлемы из тонкой кожи на натуральном меху. И главное — отличные пижамы, длиннейший ряд. Сколько я их искал! Прочесал весь мир так называемой роскоши — а вот такого не повстречал.

— Все? Насмотрелся? — насмешливо Кузя произнес. — Закрываю.

— Стоп! — поднял я руку. — Вот это я беру!

Выхватил из короба синюю вязаную плотную шапочку с желтой короной на лбу — видимо, шведская? Уверенно натянул. Вот жмет только — прямо как шапка Мономаха. Сойдет!

— Все? — произнес Кузя.

— Нет!

Прямо перед моим носом висели отличные темно-синие джинсы с самой любимой моей желтой прошивкой. Мой сайз!.. а впрочем, сайз самый распространенный. Взял.

— Это тоже тебе? — поинтересовался Кузя.

— Нет. Другу. На Рождество!

— Можно уже закрывать?

— Да!

Только подъехали к Красной Даче — ворота гостеприимно распахнулись... или случайно открылись? Да нет, не случайно — навстречу выехал шикарный черный «Мерседес» с темными стеклами, а главное — с мигалкой наверху! Ничего себе, какие больные теперь тут. Может, мы и не нужны?

Но заехали. Борисыч встречал нас без шапки и пальто. Я звонил ему!.. А может, наоборот, он провожал кого-то?.. Но мы считаем — встречал нас. Обнялись с ним, расцеловались. Редкий клиент удостаивается такой чести!.. Или, может, частый? Представил Кузю. Борисыч и его тоже расцеловал. И правильно: тут Кузя важнее!

— Я всегда знал, что с нашей дружбы будет толк! — блеснув слезой, сказал мне Борисыч.

Вышла сестра-хозяйка. Каждую вещь я взглядом провожал. Вот эту шубку бы с удовольствием на одну особу надел бы... если бы она была.

Так что выехали с Красной Дачи практически порожняком. Я еще только сумочку красивую успел прихватить для одной дамы — не считая шапочки на голове (а то до зимы в кепке ходил), ну и джинсов (для друга). И всё!

Остановились с Кузей на развилке.

— Ну, познакомлю с нашим героем? Выпьем.

— Так мне еще ехать до Парижу...

— Давай просто познакомлю. Чаю попьем. Вы — самые любимые мои люди.

— Вот и обиднее всего будет, если поругаемся по ерунде из-за какой-нибудь политики! Я это умею. Испорчу себе и другим Рождество.

— При мне — я клянусь — не поругаетесь!

— ...Береги себя, — произнес.

Мы обнялись. Оказалось — в последний раз.

Валера, как всегда, с важным видом в кабине сидел, управлял лебедкой. Только мы с ним в прошлый раз поднимали септик, этот гигантский горшок, а сейчас опускают. Что легче, конечно. И опять какой-то безымянный герой в канаве корячился, ломиком страховал... хотя страховать бы надо не горшок, а его! Трос ослаб наконец! Встал септик! Я облегчение почувствовал как профессионал. И гордость от проделанной работы... хоть и чужой.