Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

Она кивнула.

— Ну давай хоть нажремся!

— Нельзя.

— Почему?

— Плохо будешь выглядеть!

— А, да.

В результате всего этого мы с ней — наутро на пляже оказались. Завтрак — прошли. Фузилли с креветками в лимонном соусе. И торт-парфе с «Амаретто». Потом официантки таблетки вынесли. Самая страшная — мне несет! Взял я между пальцев ее (в смысле таблетку).

— Даже и не верится! — Алене говорю.

— А ты и не верь, — улыбается сквозь слезы.

— Ну бывай!

Кинул таблетку в пасть. Запил «Амаретто»... Рекламная пауза.

— ...Ну как ты? — спрашивает Алена.

— ...Да вроде ничего.

— Странно.

— Ну что? На пляж?

— Ну ты и бугай! — сказала она с каким-то смешанным чувством.

Разделись под свисающей пинией.

— Далеко не заплывай! — это когда мы вошли в озеро.

— А что так?

— Я буду волноваться.

— А. Да.

Поплыли вдвоем.

— А давай утопимся? — вдруг предложила она. — В знак протеста!

— Против тебя же самой?

— Да! — Она пихнула ладошкой воду, брызги полетели в меня. Засмеялись.

Вылезли.

— Ну как ты? — с тревогой спросила она.

— Да вроде что-то есть...

— Что?!

— Да вроде... диарея?

— Не то! — вскричала с досадой.

— Надо в номер сходить.

— Прими там уголь активированный. Нет, не надо. Не положено. Иди! — Это уже не без злобы...

Никогда не заходите в свой номер, когда вы там не должны быть! Можете увидеть что-то страшное. Не заходите даже в гостиницу на этаж, когда там идет уборка. Все должно быть в совершенном виде, а не раскуроченном. Испортите не только впечатление, но и настроение. Разволновался с чего-то — и в соседний номер зашел. Дверь потому что была открыта! Посреди роскошного номера — нашего круче! — стояла медицинская каталка с простыней. Из-под нее прямо в меня были нацелены чьи-то ноги. В шикарных носках. В продаже нигде таких не видал. Но, похоже, не стоит завидовать.

Расстроился почему-то больше, чем до того. Прибежал на пляж. Алена на меня с изумлением смотрела. «Во, — подумала, — бегает себе».

— Там уже есть... один, — я указал на отель.

— Кто такой? Самозванец! — возмутилась Алена. Потом накинулась на меня: — Ты опять все сорвал! Такую для тебя работу проделала — и коту под хвост!

Все, оказывается (рассказала), было «заточено» под меня. Венки от писателей Калмыкии и Албании (с кем пока удалось договориться), телевидение Йошкар-Олы...

Шум был большой! Но другой, чем хотели устроители. «Первый в мире коррумпировавшийся компьютер!», «Лиха беда начало» — это, как вы понимаете, «благожелательная реакция» нашей прессы. То есть последний оплот объективности, компьютер, тоже коррумпировался, причем сам! Непонятный дал сбой — никем не управляемый, кроме него! Это было в прессе сенсацией номер один. Судебный процесс, первый суд над компьютером! Изменение программы в опечатанном компьютере, не подключенном к Интернету, — очевидно, с корыстной целью... но с какой? Что считает компьютер взяткой? Особенно ценную информацию? Не поступала. Репутация компании была поставлена под угрозу. Удивительно, что «счастливчиком» оказался главарь местной мафии, почтенный человек. Сначала поэтому все грешили на местные органы — «расправа»! Не подтвердилось. Потом на другого «отца», ненавидящего первого... алиби! Умер еще до того, как выбрали сей компьютер. Самоубийство? Не тот человек. Компьютер в закрытой камере был... В какой и после оказался — в тюряге. Сначала приговорили его сбросить со скалы. Красиво! Но запротестовали жители, что из осколков его коррупция будет прорастать. В результате — пожизненное. И жить он остался. Электричество жрал.

— Я же лично запрограммировала его на тебя!

Мы гуляли по роскошным аллеям. Пришлось ей задержаться на пару дней.

— В постели? — съязвил я.

— Не твое дело! — вспылила она.

А вот и первая ссора.

— Вообще-то я развеян хочу быть. Под теми дубами в Александровском парке города Пушкина, где я в детстве счастливый лежал. Помнишь запах нагретых дубовых листьев?

— Нет!

— Запоминай. Город Пушкин. У Александровского дворца. Справа обойдя маленький пруд. Дальше — такая длинная поляна раскидистых могучих дубов. И я там лежал, в полном счастье. И тот запах — горячего лета, нагретой дубовой листвы! Большего счастья не помню. В него я и погружусь... Поляна к оранжерее идет, и там моя мама работала после войны.

— Как тебе это удается?

— Что?! Я к компьютеру тому даже пальцем не прикасался. Даже не знаю, где он «плохо лежал».

— Ты можешь и не зная.

— И не думал даже!

— Ты можешь и не думая... А в результате жив. И халявы сожрал — тонну!

— Ну уж не тонну, — смутился я.

...Берег этот я покидал со смешанным чувством. Монтрё моё! Не сложилось у нас! А что впереди?

А у нас уже осень глухая! Вошел в пустую квартиру. Посидел. Наверх посмотрел. Тихо! А ты думал, Валера приедет тебя встречать? Или Яна? «Нне нннадо!» — твердо сказал. Валере позвонил. Что-то трубку брать не хочет.

— Алло, — наконец глухо, как из бочки.

— Привет! Ты как с того света.

— Так я оттуда и есть.

— Как же ты там... оказался?!

— С твоей помощью!

— Когда?

— Да в тот же день, когда мы с тобой виделись в последний раз.

— Ну, надеюсь, не в последний?

Молчит!

— Так кто тебя?

— А кто рядом со мной сидел, за баранку хватался?

— Яна?

— Именно. Она и схватила, при съезде с кольцевой. Краси-иво падали.

Долгий его кашель.

— А она?

— Ее спасти не удалось. Ну бывай... счастливчик!

...Яны нет. Кончился наш... тест. Я ее воскрешу! Сел писать.

На часы глянул... Поздно уже? А в Париже — на два часа раньше. Набрал Кузю по скайпу. Не очень мне нравится скайп: корежит всех. В смысле того, кто на экране. Появился Кузя — и тут же начало корежить его: глаза в одном углу экрана — рот в другом. Эка угораздило! Что делает с человеком жизнь! Волосы отдельно — притом весь волос абсолютно седой!

Наконец Кузя собрался более-менее, и рот его произнес:

— Ну что ж ты не отвечаешь? Я уже целый час с тобой говорю.

— Извини. Ты размазан был.

— В каком смысле размазан?

— Ну говори.

— Что я должен говорить? По-моему, ты вызвал меня.

По новой его корежить начало — но звук проходил.

Все-таки в комнате повеселее стало.

— Так вот, — сказал я серьезно (не знаю уж, как я там выглядел). — Я сделал, что ты просил.

— Что я просил?

Тут совсем уже его закорежило! Но от меня не уйдешь.

— Написать.

— Что написать?

— Ну... про тех... кто сексуально смещается. Готово!

— Когда это я тебе заказывал?

На экране на него просто страшно было смотреть.

— Ну, в Париже еще.

— И что я тебе говорил?

— Что нуждается в этом народ.

— И какой же народ? Русский, французский?

— Не знаю, на какой народ ты работаешь.