Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

— Не приближайся!

То есть нельзя не только прилечь после испепеляющего дня на широкие прохладные простыни, нельзя даже принять душ: все махровые полотенца, включая самые мелкие, задействованы в композиции. Раньше была огромная белая лилия, усыпанная к тому же лепестками роз, затем две плоские рыбы с плавниками, и вот апофеоз — и его лебединая, я надеюсь, песня!

Любимая моя объясняла этот парад постельных монстров исключительно бескорыстным восхищением нашего уборщика ее красотой. Я — его неукротимым стремлением вырвать у нас чаевые. Но, с ее слов, он — единственный человек, который по-настоящему ее любит! А я? Ухватил ее. Она выдернула скользкую руку.

— Не сейчас!

Почему это — не сейчас? Что может быть лучше, чем именно сейчас, в ярких солнечных лучах — и после в сладостном изнеможении откинуться на прохладные простыни. Из-за лебедя нельзя? Накатать, что ли, телегу на этого местного Микеланджело за нецелевое использование белья? Заколебал уже своими композициями!

— Неохота! — Она демонстративно зевнула.

Ах так! Я выскочил на раскаленный балкон. Бассейн в виде двух голубых лагун в окружении цветущих кустов был в этот час зноя неподвижен и пуст. Все оцепенело. Некоторые сидели, расслабившись, на балконах белых домиков, окружавших бассейн, но большинство, судя по распахнутым балконным дверям, блаженствовало в номерах.

— Пойду пройдусь! — с угрозой произнес я.

Что значит еще одна прогулка по этой жаре, может она понять? Фактически — самоубийство. С тем же злым и сосредоточенным взглядом шла за мной. Раз так, оба сгорим!

Мы сбежали по лестнице и почему-то наперегонки, доказывая свое «превосходство», спускались с горы, на которую только что взобрались на «шаттле». И снова — пешком вниз! Видимо, на тот свет. Или за бусами?

Брякнув, остановился «шаттл». Вышколенный драйвер не смог, однако, скрыть некоторого неодобрения во взгляде. Куда? В этот испепеляющий зной? Не зря мудрые люди говорят, что эти белые потеряли разум, сжигаясь на солнце. Поехали! И даже с ветерком. От движения хоть чуть-чуть продувало. «Шаттл» встал у ворот пляжа. Она и не думала выходить, сидела, сжав в руке телефончик... «последнюю надежду на счастье»? Выскользнув из ее руки, телефончик запрыгнул под скамейку. Причем под мою! Дурашливо кряхтя, встала на колени, полезла. Я ухватил ее за корень косы, прижал ее голову и не отпускал! Во-от!.. Замечательно! Лучшее, оказывается, что умеет делать она!

Водила, выйдя из шока, включил движок. Должен же он был как-то реагировать? Задребезжали в гору! Кинула на драйвера недовольный взгляд. Ну еще немножко! Я откинулся назад, стукнувшись с драйвером затылком. Она глядела на меня... и счастье настигло нас на вершине горы!

Сидели, откинувшись головой на скамейки... Она, правда, на полу. Смотрели друг на друга. Леда и лебедь! И — блаженный ветерок.

— Какой хороший дядя тебя этому научил?

— Нехороший! — надула губки.

— Утрись!

— Зачем? — дерзко усмехнулась.

Ее глаза медового цвета все еще затуманены. Губы раскраснелись, чуть вспухли, расцвели.

Водитель решительно выключил движок. Тоже поступок! Следующий его шаг может быть еще более решительным. Подал ей руку.

— Грациа! — сказал я водиле, на всякий случай меняя национальность.

— Пожалюста! — сухо ответил он.

«Постельный лебедь» все так же парил над кроватью, видно надеясь еще исполнить коронную роль. Я подхватил его на руки. В кресло лети! Потянул ее... она подалась! Что может быть лучше — синее небо, розы и счастливый пот стекает по хребту!

— Ну что, дурила? — повернулся я к лебедю. — Чего добился? — щелкнул его по носу.

Нос отвалился.

Потом она, большая, золотая, занимая все пустое пространство, ходила по комнате, не глядя — даже через зеркало — на меня, что-то со стуком перекладывала на трельяже, весело шмыгая носом: настроение ее в корне улучшилось, меня не проведешь. Постояла у зеркала, моим любимым ерзающим хулиганским движением поправила трусы без помощи рук, потом, дунув с нижней губы на прилипшую ко лбу прядь, рухнула в кресло у столика, схватила блокнотик со значком отеля, задумавшись, весело постукивала карандашиком по звонким зубам... «Письмо Татьяны»? Отнял блокнотик — и написал:

Прочитав, благосклонно кивнула. Я вырвал крыло лебедя, ушел в ванну. Потом мы снова лежали, сладко обнявшись. Вдруг что-то всхлипнуло. Я посмотрел на нее.

— ...Это водичка твоя уходит! — ласково сказала она.

Вечером мы пошли с ней в бухту «с масками и ласками», плыли в зеленой воде среди пестрых рыб, белых рифов, похожих на цветную капусту, увидели вдруг главную драгоценность в этом царстве дикой природы — весело ныряющий пластиковый стаканчик, усыпанный бисером пузырьков. Уж я извивался, пытаясь ухватить! Стаканчик ускользнул. А я, хлебнув соленой воды, вынырнул. Она, радостно мыча в маске, протягивала мне стаканчик. Ура! Как потом объяснила, подцепила большим пальцем ноги.

— Отлично! — одобрил Фома мой рассказ.

— А... хватит мне сил?

— ...На то главное, что всем нам предстоит, нам всем хватит сил.

Ответ обнадеживающий!

Я вспомнил последнюю нашу встречу с Фомой на родине. Позвонил у ворот его дачи — и открыла Светка, вторая его жена. Мы расцеловались.

— А хозяин где?

— Бегает.

— За бабами, что ли?

— Ну, во всяком случае, они думают так. Мчится по деревне, в трусах, а бабы думают, что за ними, шарахаются. При этом еще бежит с огромной сигарой в зубах, жутко дымит. Что делает зрелище особенно устрашающим.

— Да-а. Ну пойду погляжу.

— А я пока тут накрою.

Зрелище действительно было впечатляющим: словно несся на тебя паровоз — даже искры летели!

— Стоп! — Я поднял руку. Фома тормознул.

— Здорово! — просипел он, не вынимая сигары, щуря от дыма левый глаз. Нос уточкой, на лбу знакомое мне с детства родимое пятно — «бубновый туз», как мы называли его. Однако не помешало карьере. — А я думаю, — он дышал еще учащенно, — как это огородное чучело оказалось на дороге?

— А ты по-прежнему сигары набиваешь навозом?

— А как же! — воскликнул он.

Мы радостно обнялись.

Пошли по дороге, но он все не мог успокоиться, его так и подмывало на бег.

— Только тут и покуришь, — говорил он. — Приехал вот в Гарвард, зашел в любимый свой паб, взял сигару, подзываю официанта: «Огня!», а он вдруг: «Сорри!» Вот так.

Коровы в большом количестве вышли с луга и встали на пути. Одна подняла хвост и, как говорится, «исполнила»: пышная «лепешка» на пышной пыли. И — не двигалась! Видимо, любуясь закатом.