Борис Дышленко - Людмила

— Не надо, — сказал он, — не будем об этом. Я знаю, что вам нужно. Людмила? Сейчас я знаю не больше вашего.

— Но может быть, что-нибудь другое, — сказал я. — Если сложить...

— Может быть, — сказал Иверцев. — Я вчера не хотел вам ничего говорить, но сегодня...

Я попробовал вино — оно оказалось хорошим.

— Что-нибудь изменилось? — спросил я.

— Изменилось, — сказал Иверцев. — Я узнал, что она похищена.

— Я это знаю, — сказал я.

— Почему вы ее разыскиваете?

— По причинам личного свойства, — сказал я.

— Но она замужем, — возразил Иверцев.

— Кто он, — спросил я, — и почему он ее не ищет?

— Он ищет, — сказал Иверцев, — как может. Но он должен быть осторожен. Его в любой момент могут выдворить из страны. Он иностранный гражданин, швед.

— Вы с ним говорили?

— Я с ним не знаком, — ответил Иверцев.

— Вчера вы говорили другое.

— Вчера я не знал, кто вы, — сказа Иверцев.

— А сегодня знаете?

— Во всяком случае, я знаю, что кто-то очень не хочет, чтобы вы нашли Людмилу.

— Вы думаете, это власти? Думаете, не хотят выпустить ее из страны?

— Не думаю, — сказал Иверцев. — Впрочем, не знаю. Все может быть. Мне сегодня звонили и угрожали. Я понял, что это из-за вас. Оба они говорили измененными голосами.

Я поперхнулся вином.

— Оба? Когда звонили? — спросил я.

— Первый раз днем, где-то около полудня, а потом еще раз, часа полтора назад.

— Что говорили? — спросил я.

— Примерно одно и то же: угрожали, советовали «не рыпаться». Я понял, что это связано с вашим визитом ко мне. И с Людмилой, — добавил он, — с вашим интересом к Людмиле.

— Почему вы так решили? — спросил я.

— Они говорили о вас.

— Что именно?

— В первый раз мне сказали «не рыпаться», сказали, что вчера ко мне заходил какой-то фрайер и чтоб я держал язык за зубами. Но я не знал, что они имели в виду. Впрочем, я догадался, что дело касается Людмилы, поскольку вы ей интересовались. Догадался даже, что с ней не все в порядке. Тогда решил проверить.

— Так. А что говорили во второй раз?

— Да, в общем, то же самое: опять «не рыпаться», заниматься своими делами и не сходить с ума. Предупредили, чтобы я с вами не связывался.

— А как они меня при этом называли? — поинтересовался я.

— Никак, — ответил Иверцев. — Просто описали. Потом, правда, в конце разговора обозвали... — Иверцев замялся.

— Ничего, — сказал я, — это не важно. Когда я до них доберусь, они будут меня называть как-нибудь иначе. А что вы им ответили? — спросил я.

— О чем?

— Ну, они, наверное, спрашивали, что мне нужно.

— Я сказал, что вы интересуетесь живописью.

— Так. А они?

— Этот, что звонил позже, сказал, что когда человек интересуется живописью, он идет на выставку, а не шляется по мастерским. Еще сказал, что он знает, чем вы на самом деле интересуетесь.

«Кажется, здесь горячо, — подумал я, — кажется, я кому-то наступаю на пятки. Похоже, дело вообще касается художников. Интересно, каким образом?»

— Ну и что вы ответили этому типу насчет мастерских?

— Сказал, чтоб не совал нос не в свое дело. Сказал, что не испугался его приятеля и что он тоже не страшней.

— Так. А что он вам ответил?

— Вот-вот, — оживился Иверцев. — Это интересно: он как будто удивился. Он спросил, о каком приятеле я говорю. Я сказал, о каком.

— А он?

— Он сказал, чтоб я не пудрил ему мозги. Сказал, что никто мне не звонил. Я думаю, они просто недостаточно хорошо согласовали свои действия. Потом он сказал, что они с приятелем серьезные люди и не угрожают такими пустяками, как, например, «начистить портрет». Не очень верится, — сказал Иверцев. — Наверное, все-таки преувеличивает.

— Боюсь, что нет, — сказал я. Я глотнул вина. Оно показалось мне уже не таким приятным, как сначала — то ли оно уже согрелось...

Я взял из пластмассового стаканчика салфетку и написал свой телефон.

— Как вы думаете, почему они не ограничились одним звонком? — спросил я, хотя и сам знал, почему.

— Понимаете, — неуверенно сказал Иверцев, — я думаю, они меня проследили. Стоп! — воскликнул он. — Да ведь первым звонком они просто выманили меня из дому. Какой же я осел! Ну да, — сказал он. — Я сразу же хотел позвонить, но телефон был уже отключен. Конечно, это они его отключили. Сразу же после звонка. И тогда я пошел к этому человеку.

«Конечно, он сообразил, — подумал я. — Не дурак же он. Хорошо, хоть он не знает, что в первый раз ему звонил я».

— Кто этот человек? — спросил я. — Тот, к которому вы ходили. Это не муж Людмилы?

— Нет, я же вам сказал, что не знаю ее мужа.

— Ну, и что этот человек вам сказал?

— Я не застал его дома.

— Если возникнут сложности, звоните, — сказал я, — со мной им будет трудно иметь дело.

— Я верю, — сказал Иверцев. — Думаю, что это так. Но ведь вы тоже не можете все знать наперед.

— Это правда, — сказал я. — К сожалению, это правда. Вот что, — сказал я. — Мне неудобно просить вас об этом. Видите ли, в этом деле каким-то странным образом замешаны художники. Не знаю, как именно, но неизменно присутствуют. Причем, по рекомендациям, лучшие. Может быть, кто-то пытается их использовать. Для чего, тоже не знаю. И мне кажется, им грозит опасность.

Я сказал это просто так, наугад. Кроме того я надеялся, что где-нибудь, если, конечно, Иверцев даст мне адреса, я смогу получить какую-нибудь информацию о Тетерине, но реакция Иверцева оказалась неожиданной. Он откинулся от стола и посмотрел на меня так, как будто собирался воскликнуть «Эврика!»

— Да! — воскликнул он. — В самом деле. Вы знаете, — он понизил голос, — действительно, последнее время Людмила интересовалась художниками. Она довольно долго не появлялась у меня, потом появилась, но очень ненадолго. Она спросила меня, не могу ли я познакомить ее с художниками. С лучшими, по моему мнению. Она сказала, что это очень важно, и теперь мне кажется, что это был не просто зрительский интерес. Мне как-то недосуг ходить в гости — я просто написал ей несколько адресов и сказал, что она может сослаться на меня. Да, вот с тех пор она и не появлялась.

Я глубоко затянулся.

— Послушайте, — сказал я со всей убедительностью. — У порядочных людей, конечно, есть свои предубеждения, которые не позволяют им помогать кому-либо в расследовании, даже если это частное лицо, но дело идет о похищении, и мы не знаем, жива ли женщина.

Я впервые увидел, какие у него черные, пронзительные глаза. Он долго смотрел на меня.

— Вы ее любите? — наконец спросил он.

И я сказал ему правду.

— Да, — сказал я, — да.

— Я дам вам этот список, — сказал Иверцев.

— Спасибо, — сказал я.

Я взял стакан, отпил глоток вина. За столиком справа четыре провинциальные девицы ужинали сардельками с лимонадом; за столиком слева два прапорщика, прячась, разливали водку в стаканы; трава газона, как снегом, была припорошена тополиным пухом.