Борис Дышленко - Людмила

«Вот и гость», — подумал я. Я пришел сюда из переулка и знал, что Людмила дома. Я пересел на подоконник и стал ждать, пока что-нибудь раздастся, но ничего не раздалось. Водосточная труба соблазняла меня. На крышу противоположного дома упал светлый прямоугольник, послышался стук каблуков, что-то звякнуло там, на кухне, зашумел кран.

«Хотите чаю?» — сказал я себе и почувствовал, что хочу.

Людмила опять ушла с кухни в комнату. Меня мучило любопытство, но я терпел: я знал, что Людмила еще придет туда заваривать чай. Я ждал. Наконец шаги послышались снова, опять что-то звякнуло, что-то выплеснулось в раковину, судя по звуку; опять шаги: Людмила ходила по кухне.

«Интересно, она в длинном платье?» — подумал я.

Мне опять захотелось чаю.

Наконец она ушла. Я подошел к раковине, осторожно, чтобы не шуметь, приоткрыл кран, капнул воды на кончик сигареты, подошел к окну, выбросил окурок. Я стоял у окна, прислушиваясь, не появится ли Людмила снова на кухне. Ничего не было слышно, и светлого квадрата не было на противоположной крыше. Я посмотрел вниз, во двор: никого не было видно, только белели какие-то пятна у стены. Окна противоположного дома были темны. Я влез на подоконник и сразу почувствовал высоту. Пальцами левой руки вцепившись в косяк оконной коробки, я прилип к стене. Носком ботинка нашел железный костыль, нажал на него. Костыль показался мне надежным. Перенес всю тяжесть на правую ногу я схватился за водосточную трубу с той стороны. В следующий момент я уже был на людмилином окне, которое оказалось ближе.

«Только и всего», — сказал я про себя.

Я сел на подоконник, свесил ноги, встал. Дверь людмилиной комнаты была закрыта: кажется, я напрасно старался. Я подошел к ней и прислушался. Действительно, напрасно старался. Оттуда были слышны голоса: один голос женский, очевидно, людмилин, второй мужской, достаточно низкий, но разобрать хоть слово было невозможно. Я попытался по интонациям определить хотя бы направление этой беседы, но и тут ничего понять не смог: так можно разговаривать о погоде, о политике и о любви, даже об Александре Грине — единственное, что было ясно, это то, что они не читали друг другу стихи.

Я подумал, где бы мне спрятаться, но ни одно место не показалось мне для этого подходящим. Я, впрочем, подумал, что Людмила, наверное, во второй раз не пойдет заваривать чай. Я отошел к тому месту, где расширялся перед кухней коридор, и стал за поворотом, прислонившись к стене.

Неожиданно резко зазвонил телефон. Полоса света пересекла узкий коридор, и я услышал голос Людмилы:

— Наверное, что-то... Что сказать, если... — она не договорила. Отчетливый стук ее каблуков удалился по коридору.

— Алло, — донеслось оттуда. — Алло! — повторила она. — Алло, алло! Кто это? Я вас не слышу. Там у вас что-то с телефоном. Вы слышите, позвоните, пожалуйста...

Тяжело прозвучали мужские шаги. Несколько секунд молчания, затем мужской голос, голос Прокофьева, сказал:

— Отбой.

Еще несколько секунд молчания.

— Ну, надо идти, — сказал Прокофьев. — Спокойной ночи.

— Как, уже? — услышал я разочарованный голос Людмилы.

— Ничего не поделаешь, — сказал Прокофьев, — уже двенадцать. Нужно же когда-то уходить.

— Отдыхайте, — сказал он. — Спите спокойно. Закройте дверь на засов и ложитесь. Завтра я вам позвоню.

Я услышал звук открываемой двери и снова голос Прокофьева:

— Я сейчас прямо к себе. Так что, если что-нибудь — мало ли что — звоните. Договорились?

Я услышал, как захлопнулась дверь, с железным лязгом закрылся засов. Людмилины шаги приблизились и смолкли. Полоса света пропала.

Я тихо прошел через кухню, взобрался на подоконник. Внизу, на лавочке сидели какие-то подростки с гитарой, но они не смотрели вверх. Впрочем, если бы и смотрели...

Я поспешил покинуть квартиру Стешина, надеясь, что Прокофьв не успел уйти слишком далеко. Меня интересовало, не следит ли кто-нибудь за ним. Кабина лифта была наверху, и это сэкономило мне время, но, выйдя из подъезда, я никого не увидел. Конечно. Я вышел в переулок, он был пуст. По времени, Прокофьев еще не должен был дойти до угла. Пожал плечами, вернулся во двор. Прошел через скверик до скамейки, уселся поудобней, закурил. Мне не нравился этот телефонный звонок Людмиле, что-то в этом было знакомое. Сейчас я не смотрел налево, где в углу сада тесно росло несколько деревьев, не проявлял любопытства. Я скорей, почувствовал, чем увидел там легкое движение. Я бросил сигарету, встал, прошел туда. Он был там. Стоял с безразличным видом и не смотрел на меня.

— Твой голос мне знаком, парнишка, — сказал я, хотя в этот момент он молчал.

Это был мой «бутлегер» — я, конечно, узнал его. Коричневый пиджак, светло-серые, широкие брюки, темная рубашка и светлый галстук. На голове бейсбольная кепка, под большим козырьком маленькое, невыразительное лицо: прозрачные, светлые глазки, маленький носик, вокруг носика, под глазами веснушки. Все это я видел вчера на вокзале, а сейчас домыслил то, чего не смог рассмотреть — это была физиономия убийцы, не человека, готового на все, в том числе и на убийство, а патологического убийцы, такого, который любит убивать. Я еще в детстве встречал таких подонков, и всегда у них были такие бесцветные лица. Таким был мой одноклассник Кочумаров, и таким был этот «бутлегер», тот самый, который мимоходом ощупал мой карман.

— Твой голос мне знаком, — повторил я.

Длинный безразлично посмотрел на меня своими тусклыми глазками, чуть шевельнул приподнятыми плечами пиджака.

— Я вас не знаю, — сказал он обычным, человеческим голосом, сипловатым и высоким, но обычным.

Мне показалось, что слева, в глубине двора, из-за флигеля, наблюдает еще кто-то, но, может быть, мне показалось.

— Не знаешь? — повторил я специально, чтобы оттянуть время и, может быть, вытянуть, второго, если он есть, сюда.

— Простите, не знаю, — сказал «бутлегер».

За углом флигеля действительно что-то шевельнулось, но тот наблюдатель остался на месте, не вышел вперед. Меня это злило.

— Верно, не знаешь, — сказал я. — Зато ты знаешь мой телефон. Откуда он у тебя?

В глубине арки тоже как будто что-то шевельнулось. Я подумал, что здесь, кажется, целая команда. Вернее, не то чтобы подумал, просто оценил ситуацию.

— Вы, наверное, принимаете меня за кого-то другого, — сказал он. — Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Не понимаешь, — сказал я.

Мне все-таки хотелось вытянуть тех, двоих сюда — всегда лучше видеть всю компанию.

— Почему вы обращаетесь ко мне на Ты? — сказал он. — С виду интеллигентный человек...

Я вложил ему отличный прямой в челюсть, так, что он проскреб каблуками сантиметров тридцать по земле, прежде чем упасть. Я бросил два быстрых взгляда налево и направо, а потом опять на него. Он уже поднимался с земли, и в тот момент, когда он бросился на меня, из его сжатого кулака выскочило узкое лезвие ножа. Ребром ладони отбив руку, я скользнул к его локтю и, вцепившись в рукав, рванул на себя и насадил его на правый кулак. Он хрюкнул, уронил нож и схватился за живот. И тогда я добавил ему кулаком сверху точно в ямочку под затылком. Он рухнул мне под ноги и больше не двигался.