Борис Дышленко - Людмила

— Художник? — спросил я, кивая на окна флигеля. Меня теперь интересовал этот народ.

Шеф поднял глаза от письма, взглянул на мастерскую.

— Так, мазила, — равнодушно сказал он. — Какой-то оформитель.

Руки доктора были измазаны машинным маслом и он был не в духе. Мы стояли, опершись на капот его ослепительно черной «волги».

— Возите себя сами? — спросил я.

— С сегодняшнего дня, — сказал доктор. — У вас, кстати, нет хорошего водителя?

— Только я сам.

Доктор хмыкнул и погрузился в письмо.

В окне показался рыхлый, голый по пояс бородач с трубкой в зубах, постоял, пялясь на нас бессмысленными глазами, повернулся и исчез в глубине мастерской.

— Для чего вы оставили эти пустые места? — спросил доктор.

— Наверное, что-нибудь будет? — неуверенно предположил я.

— Нет, — сказал он, — это отдельно. Здесь просто укажите какое-нибудь название: любую липу.

Я про себя улыбнулся.

— «Секрет», — сказал я.

— Секрет? — повторил доктор. — Да нет, — сказал он, — просто здесь это не нужно. Техническая документация пойдет отдельно, с курьером.

— Название «Секрет», — сказал я. — Такое название.

— А-а, — он усмехнулся. — Небогатая у вас фантазия.

Я повернул к нему лицом конверт с хрупкой блондинкой, с надписью SECRET.

— Вот что? — он засмеялся. — Ну, пусть будет. Так веселей.

Он вынул из кармана красную с золотом пачку, протянул мне. Если б я курил «Данхилл» каждый день, а так... Я жестом поблагодарил, достал «Шипку».

— Ну что ж, — сказал доктор, выпуская ароматный дым, — в целом это приемлемо: так и более или менее ясно, и, в то же время достаточно обтекаемо. Видно хорошего законника. Если вы такой же администратор...

— Стоп, одна идея, доктор: есть тут к меня один очень стреляный тип, тоже юрист, — сказал я, имея в виду Прокофьева. — Так что если вам нужен хороший зам, и если вы предложите ему хорошие условия, потому что у него, кажется, неплохое место, то я могу вас познакомить.

— Мы поговорим об этом, когда я вернусь. Я хочу послезавтра выехать в Москву с этим письмом — вы успеете его подготовить?

— Я постараюсь сделать это сегодня.

— Это было бы прекрасно, — сказал доктор. — Я буду в институте после трех.

Двустворчатая дверь флигеля раскрылась, как клапан, выпустив бородатого «мазилу». Он прошел мимо нас, прикрывая рыхлое брюхо, черной, сверкающей вывеской:

Я попрощался с доктором и вышел из ворот, рядом с которыми оформитель приделывал свою роскошную вывеску вместо старой. Что-то мне это напомнило. Я приостановился, подумал, но, так и не вспомнив, пошел в сторону площади.

«Да, было бы неплохо устроить Прокофьева заместителем к этому снобу, — подумал я. Его снобизм меня не раздражал — наоборот приятней иметь дело с интеллигентным начальником. — Неплохо, — думал я, — и неплохо бы работать вместе с Прокофьевым, если он, конечно, согласится. И уж совсем хорошо было бы послать его вместо себя в командировку, потому что мне сейчас никуда не хочется ехать. Пусть бы Прокофьев и был тем самым курьером».

Я увидел пустую телефонную будку, и подумал, что не лишним будет позвонить. Я вошел, разыскал в кармане монету и набрал номер Иверцева.

— Алло, — отозвался его голос. — Да, это Иверцев.

— Узнали? — сказал я. — Доброе утро.

— Доброе утро. Есть что-нибудь? — сразу же спросил художник.

— Нет еще, — сказал я, — не совсем. Это, в общем-то, не так просто.

— Думаю, что непросто, — сказал Иверцев. — Значит, что-то хотите спросить?

— Не спросить, а попросить, — сказал я. — Вы давно не видели Тетерина?

— Тетерина... — повторил Иверцев.

— Понимаете, он как-то замешан в эту историю.

— Ну, мы об этом вчера говорили, — сказал Иверцев, — вообще речь шла о художниках. Я помню. Но Тетерин... Почему он вас особенно заинтересовал?

— Речь идет о наркотиках, — сказал я. — Вы, конечно, знаете, что Тетерин наркоман.

— Был наркоманом, — поправил меня Иверцев, — он не скрывает этого. Даже гордится тем, что сумел бросить.

— У меня есть данные, что он остался наркоманом, — сказал я, — или вернулся к наркотикам. Подозреваю, что Людмила этим и занималась. Она нащупала какую-то связь между наркотиками и художниками. Думаю, именно этим вызван ее интерес к лучшим из них. Я хочу попросить вас встретиться с Тетериным.

— Для чего? — сказал Иверцев. — Если человек употребляет наркотики, никто не уговорит его отказаться от них.

— Я и не прошу вас уговаривать, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы предупредили его об опасности. Это очень серьезно.

— Какого рода опасность? — спросил Иверцев.

— Вы знаете, что Тетерин в свое время «имел срок»? — спросил я.

— Знаю, этого он тоже не скрывает.

— Погибли уже два человека, — сказал я, — они убиты.

Иверцев молчал.

— Второй убит вчера, — сказал я. — Это тот, который вам звонил.

— Как? Почему убит? — спросил Иверцев.

— Он попался, и кто-то боялся, что он заговорит.

— Так. Но какое это имеет отношение к Тере?

— Все трое, как я подозреваю, отбывали срок в одной колонии в одно время. И все так или иначе связаны с наркотиками.

— Так, понимаю, — сказал Иверцев. — Но о чем предупредить? Что конкретно?

— Вот это самое и скажите, — сказал я. — Скажите, что его могут убить, что двое уже убиты: Стешин и еще один, с которым он тоже знаком. Я еще не знаю его фамилии, но к вечеру буду знать, а пока опишите его Тетерину: он длинный и тощий, у него сипловатый голос, невыразительное лицо, светлые глаза, немного веснушек, в драке пользуется ножом. То есть пользовался, — сказал я. — Посоветуйте Тетерину, как можно скорей, укладывать вещи и уезжать куда-нибудь, и пусть никому не говорит, куда. А когда ему вернуться, он сам узнает.

— А его жена? — сказал Иверцев.

— Не знаю. Наверное, лучше и ей тоже...

— Хорошо, — сказал Иверцев, — я предупрежу.

— Да, еще вот что, — сказал я. — Может быть, в связи с этим типом или со Стешиным, он вспомнит что-нибудь или, может быть, у него возникнут какие-нибудь предположения о том, кому нужно было их убить, тогда ему лучше будет сказать об этом вам. Может быть, после этого преступникам не будет смысла убивать его.

А еще лучше устройте мне встречу с ним, — сказал я. — Только не у него дома. Лучше где-нибудь на нейтральной территории: может быть, в том же кафе.

— Я попробую, — сказал Иверцев.

— Я позвоню вам.

С чувством облегчения я вышел из будки. К пивному ларьку подъехала цистерна; велосипедист в белой шапочке остановился неподалеку от меня и стал поправлять ремешок; прошла молодая женщина с целым выводком от трех до семи; геодезист устанавливал свою черную треногу и посреди привокзальной площади тесная группа тополей росла на припорошенном островке. Пока я разговаривал с Иверцевым, я видел только исписанную телефонными номерами стенку будки и за немытым стеклом желтый руст гастронома, а когда я вышел, весь этот разговор об убийствах показался мне фантастическим и неправдоподобным.