Борис Дышленко - Людмила

Доктор только посмеялся над моей наивностью.

— А разве в сексе вообще возможно достижение цели? — спросил он.

Потом он сказал, что происходит нечто совершенно противоположное, что пытаясь присвоить себе черты других людей, такой человек, напротив, наделяет их своими чертами. В сущности, он начинает плодить двойников. Он как бы расслаивается, его жизнь разлагается на ряд отдельных сюжетов, совпадающих лишь местами, какими-то небольшими участками. Такой человек существует как бы в различных ипостасях. Конечно, не до такой степени, как доктор Джекил и мистер Хайд... Он тогда на минуту задумался, а потом сказал, что, может, и до такой. Но главное, сказал он, что если человек стремится к идентификации себя в другой личности, то теряет способность идентифицировать себя в себе самом. Он теряет себя. Он не может адекватно оценивать события и предметы и как следствие — адекватно вести себя в обществе.

— Так что же все-таки раньше, доктор, курица или яйцо? — спросил я, заинтересованный темой.

— Что? — вернулся доктор как будто из небытия. — Вы о чем?

Видимо, я надоел ему своим любопытством, а может быть, в этот момент его посетила какая-нибудь новая идея.

Я сказал, что мы вернулись к исходной точке. Ведь сначала он сказал, что эта сексуальная патология появляется из-за страха преследования, вызванного неумением вести себя адекватно, а теперь выходит наоборот — патология вызывает неадекватность, так что получается замкнутый цикл.

— Нет, — сказал доктор, — здесь нет замкнутого цикла. Здесь диалектическое развитие: болезнь, а не просто отклонение от нормы, и я вовсе не говорил, что патология является первопричиной, но, появившись как следствие страха, она начинает питать его.

— Лента Мёбиуса, доктор, — сказал я.

Доктор усмехнулся.

Но главное, что я усвоил из того разговора, это то, что когда теряешь способность идентифицировать себя в себе самом, тогда ты начинаешь плодить двойников.

А вообще, все это было так, между прочим, и не это являлось основной темой нашего разговора, и я не стал фиксироваться на этом, просто, поскольку это касалось докторской работы, я пытался хотя бы в общих чертах понять, что это такое, или по крайней мере убедиться в том, что я не могу этого понять. А это говорило о том, что делом руководил некто, хорошо разбирающийся в вопросах психиатрии, или человек, знавший тему этой работы и понимавший ее важность, что, по сути дела, одно и то же. В пользу этого предположения говорил также и тот продолжительный телефонный звонок доктору, цель которого теперь не оставляла сомнений, но средства, детали, которыми неизвестный пытался заинтересовать Ларина, тоже указывали на его осведомленность в некоторых тонкостях работы доктора. То состояние, в котором, по описанию звонившего, пребывал его мифический протеже, являлось клинически чистым случаем именно того вида помешательства, которое доктор определил как страх преследования за неадекватное поведение при неспособности к адаптации. Я попытался увязать тему его работы с тем, что услышал в магнитозаписи, и, честно говоря, не обнаружил связи — эти записи только привели меня к вопросу о групповом сексе, потому что мне показалось — и я не ошибся в этом, — что речь шла о том самом порнографическом журнале или о его двойнике. Кроме этого я ничего не мог понять из этих записей, но психиатрия совершенно неизвестная мне наука, а парадокс — я неоднократно убеждался в этом — лишь до тех пор остается парадоксом, пока неизвестна логическая цепь, соединяющая два взаимоисключающих суждения. О психических состояниях субъекта непрофессионал может судить только на основании внешних проявлений, выдающих то, что лежит на поверхности человеческого сознания, — все, что происходит с человеком между его проявлениями, неизвестно мне. Ларин, наверное, хорошо понимал искаженную логику своих пациентов, и их абсурдные ответы не были для него неожиданностью, но я не мог в полной мере оценить остроумие и тонкость его тестов, то, что вероятно, было бы высоко оценено его коллегами. Однако доктор больше всего опасался как раз своих коллег.

На мой вопрос, в чем причина страха преследования за неадекватное поведение, доктор сказал, что прежде следовало бы задаться вопросом, в чем причина самого неадекватного поведения, основной же причиной последнего он назвал концептуальное отношение к социальной среде, неспособность своевременно реагировать на происходящие в обществе изменения, а в дальнейшем и замечать эти изменения. В общем, больной предпочитает оставаться в более устойчивом, привычном ему мире, даже сам творит и совершенствует этот мир, но что особенно интересно, он населяет этот мир собственными врагами и демонами, которые гораздо страшнее того, к чему он не пожелал приспособиться. Я сказал, что это вопрос уже, скорей, философский, и все мы в той или иной степени склонны населять мир своими страхами из нежелания примириться с чужими, но доктор ответил, что именно степенью он и занимается. В свете этого заявления мне стала более понятна, услышанная перед этим в магнитозаписи беседа.

В начале беседы доктор предупреждал испытуемого о том, что внушенное ему в ходе сеанса, останется в его сознании надолго. Поэтому он предложил пациенту избрать объектом беседы какой-нибудь незначительный предмет из имеющихся под рукой. Незначительный, но достаточно редкий, такой, чтобы по возможности уменьшить вероятность где-нибудь случайно увидеть его. Например, вот эту папку, на которой он, доктор, сейчас нарисует треугольник. Хотя нет, здесь слишком мало информации. Может быть, этот журнал? Доктор спросил испытуемого, согласен ли тот на эту маленькую и частную деформацию его восприятия.

Я услышал смех:

— Да, конечно, вряд ли я увижу где-нибудь еще этот журнал. А если и увижу, — я снова услышал смех, — я не думаю, что мне было бы так уж важно правильно его воспринимать.

— Нет, — ответил ему голос Ларина, — вы увидите его через месяц, когда мы будем проверять, так ли хорошо закреплено в вашем сознании внушенное вам и не имеет ли оно тенденции развиться в целый ряд аналогичных искажений.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — в голосе пациента появилось некоторое беспокойство.

— Я еще точно не знаю, — ответил доктор. — Например, может случиться, что каждый раз, встречаясь с подобным явлением, вы будете искаженно воспринимать его.

— Мне бы этого не хотелось, — ответил голос.

— Я сам в этом случае должен буду остановить эксперимент, — сказал доктор, — поскольку я добиваюсь локального эффекта. Но пока вы согласны?

— Ну. Пока да, — ответил испытуемый, но уже без смеха.

Дальше следовал разговор не очень мне понятный, так как я не видел предмета беседы, но и не слишком интересный мне своими деталями, однако закончившийся тем, что испытуемый стал воспринимать видимое так, как это было внушено ему доктором, а не так, как до тех пор.