Борис Дышленко - Людмила

Потом она покраснела, когда уже в квартире следователь спросил ее о порнографии — не было даже секундного замешательства, когда он спрашивал ее об ампулах или порошке. Здесь ей было, конечно, чего бояться — ведь она, если ей верить, сама настояла на этом. И вдруг признаваться в этом случайному человеку, следователю. Вся история была настолько фантастична, что вряд ли он бы поверил.

Эта хрупкая блондинка... Было ясно, что она знает гораздо больше, чем говорит. Но она могла знать и не придавать этому значения. Однако берет, который она на моих глазах уложила в свой чемодан. Почему она так смутилась, когда я взял его в руки? Конечно, это могло быть и из-за картины, но и без того было понятно, что на картине изображена она. Странный наряд для этого сюжета. И еще: это ее движение, как будто она собирается перекатиться через холодный меч, разделяющий их. Перекатиться и обнаженной грудью лечь на грудь. И засмеяться. Или это не смех? Просто дыхание, смешанное с дрожью?

Но там присутствовал некто третий, невидимый, не изображенный, но на обнаженное бедро блондинки упала его тень. Если бы я имел возможность поговорить с ней... Но тогда у меня не было времени. И все-таки стоило бы еще с ней поговорить: может быть, расписать по часам, по минутам каждый день ее жизни у художника. Или, может быть, все-таки с ним? Ведь это его тень лежала на обнаженном бедре. Может быть, и с ним. Разве можно верить пустым словам блондинок?

Да, разве можно верить пустым словам блондинок? Эта сентенция на самом деле была мнемонической формулой, и мне сообщил ее когда-то тот самый следователь, везя меня по Загородному проспекту от дома одной из них, как раз той самой, которую я не застал. Ее тогда забрали в милицию, и мне было не до шуток, но теперь я вспомнил эти слова.

— Разве можно верить пустым словам блондинок? — сказал он мне.

— Что? — удивленно спросил я, но это оказалось всего лишь совпадением, и следователь тогда же расшифровал мне эту фразу: Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая. Последовательность улиц по Загородному проспекту — только и всего. И теперь я улыбнулся, вспомнив эту формулу. Не тогда — теперь. Тогда и через пару дней тоже мне было не до смеха. Ангелы еще не прилетали ко мне на бесшумных пропеллерах и хрупкие блондинки не склонялись надо мной.

Да, разве можно верить пустым словам блондинок?

Он сказал, нет, не следователь, а тот который звонил, чтобы шантажировать меня, он сказал, что человек часто одно принимает за другое. Что ж, в случае с голубым беретом так и было, только это была моя ошибка, не ее.

— Привет, — сказал я.

— Ну, как там у тебя?

— А как должно быть? — спросил я.

— Тихо, спокойно, — ответил этот еще неизвестный тип.

— Ну вот, так и есть.

— Так и будет, — сказал этот тип.

— И это все? — спросил я.

— В общем, все, — сказал он. — Главное, чтоб нервы были в порядке.

— У меня в порядке, — ответил я ему.

Он помолчал тогда, он мог себе это позволить.

— Иногда человек принимает одно за другое, — сказал он. — Понимаешь, что я имею в виду?

— Нет.

— Ну, делает неверные выводы. Кто-то слушает этот бред и думает, что так оно и есть, а на самом деле просто мания преследования. Теперь понял?

— О чем ты?

— Людмила, — сказал он. — У нее все это налицо: раздвоение личности, слуховые и зрительные галлюцинации и так далее. Все, что она говорила об определенных людях, просто паранойя. Так что не бери в голову.

Он явно брал меня на пушку, он не мог знать содержание нашей беседы, которая произошла накануне. Конечно. И он предположил, что она сказала мне больше, чем сказала.

— Мне она не показалась параноиком, — осторожно сказал я.

— Это раньше, — сказал он. — Но с тех пор прошло некоторое время.

Я потряс головой. Черт. Мне показалось, что я сам что-то не так понимаю. Значит, и я здесь принимаю одно за другое? Мне захотелось пить.

— Где она? — спросил я, сглотнув непонятно что.

— Будешь себя хорошо вести, ничего с ней не случится, — ответил этот подонок.

— Говори, где она.

— Щас, — равнодушно сказал он. — И еще адрес секретного завода в придачу. Лучше послушайся моего совета и не дергайся.

— Какой в этом смысл? — сказал я. — Если я уже все знаю...

— Если б ты знал все, — прервал он меня, — тогда и разговор был бы другой. А ты не знаешь, где она, значит, знаешь не все. Повторяю, не дергайся, иначе ты ей только навредишь.

Что ж, в этом был резон. Я подумал, как много я, по их мнению, знаю. Подумал, что, по-видимому, достаточно много, если они решили позвонить мне.

— Но кое-что я все-таки знаю, — сказал я. — Почему бы вам не грохнуть меня на всякий случай?

— Чудак, — снисходительно ответил он. — Зачем зря светиться?

Конечно, он понял, что я блефую, но у меня в запасе был еще один козырь. Впрочем, пока такой же блеф.

— Хорошо, — сказал я. — Допустим, у меня есть то, что вам нужно. Может быть, мы встретимся и поговорим об этом?

— А что нам нужно? — мне показалось, что я вижу его гаденькую усмешку, одну только усмешку, без лица.

— То, что вы искали в моей квартире, — сказал я. Я подумал. — Вещественное доказательство.

По его молчанию я понял, что попал в точку. Главное, не проброситься на следующей карте. Я ждал.

— Вещественное доказательство чего? — наконец спросил он.

Я подумал: вещественное доказательство убийства? Нет, это доказательство убийца забрал. Тогда чего же?

— Опустим это, — сказал я. — Мы оба знаем, о чем идет речь.

— Хорошо, — в его голосе прозвучала осторожность. — Ты уверен, что это, — (он подчеркнул слово «это»), — ты уверен, что это у тебя?

— Я держу это в руке, — сказал я. Я подумал, что надо направить его по ложному следу, хотя они, конечно, все равно будут проверять, но если они пойдут на переговоры, я выиграю немного времени. — Я получил это от Стешина, — добавил я.

— А кто это? — равнодушным голосом спросил он.

— Парень, который мне кое-что рассказал.

— Вот как? И что же этот парень тебе рассказал? — в его голосе явно слышалась издевка.

— Ты хочешь получить ампулы?

— А сколько их у тебя? — спросил он небрежным тоном.

Я подумал, что у следователя должно быть как минимум две ампулы, по-видимому, две и было. Одну ампулу Стешин испортил сам — они это, наверное, просчитали. И кое-что они пытались найти у меня.

— Четыре, — сказал я.

— Многовато, — ответил подонок. — Мне столько не надо.

Черт! Я же сам только что, подсчитывая, учел ту ампулу, которую испортил Стешин. Черт!

— Эй, — крикнул я в трубку, но оттуда уже раздавались короткие гудки. Я положил трубку на рычаг очень осторожно, именно потому, что мне хотелось разбить ее о стенку. Я стоял возле аппарата, натужно пытаясь сообразить, что к чему. Где-то стало горячо: возможно, у Тетерина, но к нему путь был закрыт.