Борис Дышленко - Людмила

— Да, ты уже говорил, — сказал я, — но вот об этом третьем вообще ничего не известно кроме того, что он хорошо танцует. Ну и еще он был знаком с Бенефистовым. А что сам Бенефистов говорит по этому поводу?

— Он отрицает это знакомство, и нет свидетелей их встреч.

— Ведь не исключено, что этот светло-серый и был тем заказчиком, которого Бенефистов каким-то образом надул.

Светлый шатен лет тридцати-тридцати пяти и вполне респектабельного вида. Как сказала буфетчица ресторана «Магнолия», элегантный и прекрасно танцует. Он жил в пансионате «Людмила», и, как выяснилось, несколько раз встречался там с Бенефистовым. Из других источников известно, что он ездил в Учкен (большое горное село в десяти километрах от Гальта), место ничем не примечательное кроме того, что в его окрестностях когда-то для своих нужд местные жители выращивали опийный мак. Этого шатена видели в ресторане «Магнолия» в обществе одной хрупкой блондинки, которая впоследствии оказалась женой шведского подданного. А тот шатен исчез из города Гальта после перестрелки с милицией, и вслед за тем в правоохранительных органах разразился крупный скандал. Об этом, разумеется, не писали в газетах, но западные радиостанции прокомментировали это своеобразно. Шведка уехала на следующий день в сопровождении своего мужа.

Все это я не стал говорить Кипиле — это его не касалось, — предположил только, что светло-серый и был тем заказчиком, которого Бенефистов надул.

— Почему ты говоришь, надул?

Я не стал говорить о поездке светло-серого в Учкен.

— Не знаю, ты сказал, что на заводе ничего не пропало. Значит, кто-то пронес на завод сырец для переработки. Значит, кто-то дал Бенефистову этот опиум-сырец. Если это, конечно, Бенефистов.

— Вот именно, если, — сказал Кипила. — Мало ли с кем еще мог встречаться Колесниченко до тех пор, пока он попал в поле нашего зрения: мы же не ведем тотальную слежку за отдыхающими. Ну, ладно, заходи, если что нащупаешь. Я тоже, если...

— Да нет, — сказал я, выходя из машины, — я ведь здесь по другому делу. Спроси директора фармзавода, если не веришь.

Я выпил две чашки кофе и плотно позавтракал в кафе «У фонтана». Здесь Бенефистов, по его словам, познакомился с Полковым, который, опять же, как он говорит, подсел за его столик и назвался Александром. Почему именно к нему? Об этом, наверное, Бенефистова даже спрашивать не стоит: рыбак рыбака видит издалека. Больше Бенефистов о нем ничего не мог сказать кроме того, что тот предложил ему бизнес. Позже, когда дело уже крутилось, у Бенефистова спросили, где он, скромный служащий взял деньги на покупку журналов — ведь эта партия даже по оптовым ценам стоила не меньше трех тысяч. Тогда он растерялся, стал врать, что журналы были даны ему для продажи, — учитывая место его работы, в это никто не поверил. Я думаю, не поверил и Кипила — не такой он дурак, — но мне он очевидно врал, когда говорил, что Бенефистов отрицает факт сделки. По показаниям Бенефистова, известным мне из ленинградских материалов, подсевший к нему за столик Полковой совершенно определенно предложил ему бизнес. Это, впрочем, тоже не обязательно правда. Потом он говорил, что журналы были даны ему для продажи, но я думаю, что и это вранье, на самом деле была бартерная сделка: наркотики на порнографию. Однако Кипила говорит, что Бенефистов вообще отрицает все кроме знакомства. Если бы это было так, его могли бы и отпустить, но Кипила не знает, что мне известны материалы дела, вот что.

Я поднялся по ступеням, пересек многолюдный Абас и неспеша пошел по Краснофлотскому проспекту к набережной.

Слабое место вот этот шатен, думал я, тот самый, который прекрасно танцует. Кипила говорит, что Бенефистов отрицает знакомство с ним, но это тоже не обязательно правда. То есть то, что Бенефистов это отрицает, хотя если этот шатен действительно поставщик опиума-сырца и заказчик исходного продукта, то изготовителю есть чего бояться: за наркотики он получил бы гораздо больше, чем за порнографию. Однако почему его выпустили, имея на него такой материал? В надежде, что он выведет на крупного зверя? После того, как он так засветился? Смешно. Стукач? Да нет, в этом случае просто скостили бы срок. Тут что-то другое.

Солнечные часы на широкой площадке над каменной лестницей показывали полдень. Я посмотрел на свои. Одни из них были неверны. Я попытался вспомнить какие, но запутался в рассчетах. Впрочем, для меня это не имело значения: я никуда не спешил. Через площадку, напротив, пытался перешагнуть со своего пьедестала на пирамиду пушечных ядер Петр Первый, большой черный Петр в треуголке и с тростью в руке — одна из копий скульптуры Антокольского. Оригинал стоит в Русском Музее, но с этим я познакомился раньше, точнее, я помню его столько же, сколько себя. Я никогда не видел его голубым и поэтому у меня не было к нему вопросов. Я смотрел на него, а он смотрел далеким взглядом за горизонт, и тень от него ложилась в ту же сторону, что и на солнечных часах.

Внизу сейчас было много народу. Не то чтоб яблоку негде было упасть, но найти свободное место было труднее, чем вчера, и для того, чтобы взять бумажный стаканчик и в оправдание его бутылку воды, мне пришлось выстоять довольно длинную очередь.

Пробираясь по пляжу среди голых более и менее загорелых тел, я увидел компанию сидящих на песке молодых темнокожих атлетов, среди них Зигфрид. Он приветственно помахал мне рукой, я ответил. Слава Богу, он не предложил мне присоединиться к ним. Какая-то пара, свернув клетчатый коврик, освободила место, и я сразу же занял его.

Я разделся и, подложив под голову одежду, лег на спину и стал смотреть в глубокое, ощутимо объемное небо, пока не перестал чувствовать, где верх, а где низ, а может быть, нет ни того, ни другого, а все та же лента Мёбиуса, имеющая только одну поверхность, и вообще, все это только в моем искаженном сознании. Я вспомнил вчерашнего лектора и его затасканный, но такой показательный фокус и подумал, что и я могу оказаться объектом подобных манипуляций, так же, как вчерашний сомнамбула или Торопов, и кто-то мог бы управлять мной. Я не спросил тогда доктора, может ли кто-нибудь другой воспользоваться результатами его эксперимента? Ведь голубой берет мог быть тем самым знаком. Что, если кто-то еще знал этот знак или просто увидел, какую власть над художником дает ему этот журнал? Но зачем кому-то власть над художником? Кому вообще нужен художник? Вот именно, кому может быть нужен художник? Я вспомнил те слова, которые, по свидетельству его напуганной подруги, сказал Вишняков. Он говорил, что кто-то хочет заставить его работать на себя. Да, кому может быть нужен художник? Кому может быть нужен юрист? Юрист с искаженным сознанием, юрист шагающий по ленте Мёбиуса, по замкнутой поверхности, где построив логическую цепь, неизбежно приходишь к посылке. Художник, юрист, кольцо Мёбиуса... Я стряхнул подкравшуюся дремоту, и небо, море, кишащий обнаженными телами пляж — все вернулось на свои места.