Борис Дышленко - Людмила

Солнце было над головой, но где-то сзади и не светило в глаза. Я почувствовал легкую тень, упавшую мне на лицо и запрокинув голову, посмотрел вверх. Прокофьев, расставив ноги, монументально возвышался надо мной, где-то далеко наверху я видел его твердый, чисто выбритый подбородок, снизу он был немного светлей. Он, наверное, пришел прямо с завода, так как был одет все в тот же костюм, неуместный здесь, на пляже, хоть и светло-серый. Он вытащил из кармана пиджака сложенную сумочку «You and me», развернул ее и положил на песок, сел на нее.

— Может ли наркоман иметь пристрастие к определенному сорту спиртного? — спросил я Прокофьева. — К рому, например.

Прокофьев дернул за кончик шнурок на ботинке, бантик распался.

— Не знаю, — сказал Прокофьев, — я не специалист. Вообще-то, не думаю. А что за наркоман?

— Один художник, — сказал я, — Вишняков.

— Это тот, что покусился на докторский сейф? — сказал Прокофьев. — Вот уж действительно глупость. Проще было ограбить аптеку.

— Что, его тогда взяли? — спросил я. — Взяли с поличным? Когда я вошел в квартиру, его там не было.

— Он недалеко ушел, — сказал Прокофьев, — а насчет поличного. Ключ от квартиры доктора достаточно серьезная улика.

Я вздохнул. Даже с некоторым облегчением. Во всяком случае, со стороны бандитов ему теперь ничего не грозит. Все-таки было жалко художника.

— Я думаю, доктор прикроет его, — сказал Прокофьев. — Поставит свой авторитетный диагноз, подержит какое-то время у себя в институте, а там... Если, конечно, это стоящий художник.

— Не знаю, — сказал я. — Иверцев говорит, стоящий.

— А почему ты спросил про спиртное?

— Я был у него в мастерской, — сказал я. — Видел там много бутылок. Очень много бутылок. Все одна марка «Havana Club». Наверное, его личный вкус. Может ли у наркомана быть пристрастие к одному сорту рома.

— Сомневаюсь, — сказал Прокофьев. — А почему ты решил, что он наркоман?

— Во-первых, как я сейчас понял, и ты это знаешь, во-вторых, я разговаривал с его сестрой, в третьих, сам видел, как он кололся.

Я подумал, что следов от уколов на руке Вишнякова было не много, ничто по сравнению со Стешиным. С другой стороны, его сестра говорила о «травке». Может быть, еще не втянулся как следует в «ширево»? Не стал заостряться на этом.

— Тот тип, — сказал я, — которого сбила машина... Он носил ему наркотик. Фенамин. Собственно, даже не наркотик. Мощный психомоторный стимулятор. Вводит в транс. Этот парень носил ему фенамин бесплатно. Что скажешь?

— Ничего, — сказал Прокофьев. Он встал, чтобы сложить брюки. — Зачем он носил ему наркотик?

— Не знаю, — сказал я. — Но этот тип охотился за теми самыми ампулами, а потом Вишняков появился в квартире доктора.

— Ты думаешь, он приходил за «секретом»? — сказал Прокофьев.

— Не знаю, но есть какая-то связь.

Рядом с Прокофьевым появился бронзовый атлант. То есть был он примерно нашего роста, но плотнее и шире в плечах. На курортных дам он, наверное, производил сильное впечатление, но на мой взгляд, ему вредило чрезмерное самодовольство. Однако я ответил на его улыбку.

— Маджид просил передать, — сказал он Прокофьеву, — что он оставил для вас мумиё. Деньги...

— Я разберусь, — сказал Прокофьев.

Рядом с Зигфридом он выглядел, пожалуй, несколько тонким и хрупким, но рельеф его не слишком объемных мышц был отчетлив и тверд.

Зигфрид сделал рукой какой-то таинственный знак и, перешагивая через лежащие тела, направился к своей компании, а мы с Прокофьевым пошли к морю.

Мы немного поплавали, потом, выбравшись на берег, растянулись на песке. Я подумал, что нужно попользоваться командировкой и этим городом, о котором я ничего не знаю, кроме того, что это шикарный морской курорт, да еще здесь знаменитая минеральная вода. Однако что-то не давало мне покоя. Случайно высказанное Прокофьевым предположение о том, что Вишняков мог проникнуть в квартиру доктора за наркотиком. За «Секретом»? Он сказал своей подруге, что кто-то хочет заставить его работать на себя. Он сказал, что они не знают, с кем имеют дело. И все же пошел.

Если Торопов лечился у доктора, тогда понятно, почему тот тестировал именно его. Но Вишняков... Ведь он не лечился у доктора. Вообще, по словам его сестры, он просто взбеленился, когда она завела речь о лечении, да и на мое замечание он реагировал, как психопат.

Он вовсе не был наркоманом. Покуривал травку? А кто из богемы ее не пробовал? Но ни один наркоман не имеет любимого сорта спиртного.

Теперь я понял, почему он был так разъярен. Не потому, что он не был настоящим наркоманом, хотя и не был, а потому, что и его сестра, и я навязывали ему один и тот же вариант.

«Та бутылка, — подумал я, — та найденная мною в траве пустая бутылка. Пустая, но с сильным запахом только что допитого рому. Это мог быть и любой другой человек, но серебряная капля, скатившаяся с ее руки, упавшая в траву, она должна была быть золотой. Он получил ключ, — подумал я. — Тот ключ, которым она открывала свою дверь, был медный. Или латунный. В общем, он был из желтого металла. Вишняков получил белый ключик от докторской квартиры и шифр от его сейфа. Но она не пошла бы на преступление, — подумал я. — Людмила не пошла бы на преступление. Смотря ради чего, — подумал я, — смотря ради чего».

Я повернул голову: Прокофьев лежал неподвижно, как... Как голый рыцарь на каменном надгробье, рыцарь, которого написал художник... Художник, которому кто-то напомнил средневековый сюжет... Что-то начинало проясняться в моей голове.

— Ты уверен, что у него была мания преследования? — спросил я Прокофьева.

— Ты о ком? — не поворачивая головы, спросил каменный рыцарь.

— Я о Торопове. Может быть, его страхи имели реальную основу?

Рыцарь приподнялся на локтях и стал Прокофьевым. С интересом посмотрел на меня.

— Кто-то хотел воспользоваться его заблуждением, — сказал я. — Потом, когда он понял это, он понял и все остальное. И он знал, что ему никто не поверит, потому что все считают его сумасшедшим. Потому, что какое-то время он сам так о себе думал.

— Когда человек пытается логически обосновать свой бред, его называют сумасшедшим, — сказал Прокофьев, — но когда человек пытается обосновать чужой бред, как его назвать?

Он засмеялся, встал.

— Пошли отсюда, — сказал он, — а то обгорим.

Мы оделись и поднялись по каменной лестнице на набережную и по Краснофлотскому проспекту опять на Абас.

— Что собираешься делать? — спросил я здесь Прокофьева.

— Есть одно небольшое дело, — сказал Прокофьев.

— Этот Маджид?

— Маджид? — Прокофьев подумал. — Да, в общем, Маджид.

— Кто он? — спросил я. — Сборщик мумиё?

— Да, мумиё. Его здесь собирают на стенках пещер.

— А этот жиголо, он что, на все руки от скуки? Признавайся, сколько ты ему выдал за наше соседство?